— Во вторник вы… как?.. Найдется часок?
— Мы же договорились… — будто удивившись, что об этом переспрашивают, сказала Ева. — Приезжайте, буду ждать!
И она птицей взлетела на мостик. Оттуда протянула руку, но уже не так, как идя сюда.
— До свидания!
Высоцкому показалось, что в эту минуту она только прикоснулась к его ладони, живо крутнулась на каблуках и стремительно побежала по доскам.
Перелетела мостик, шаги ее отчетливо слышались в вечерней тишине…
Он постоял, пока Ева скрылась во мраке за деревьями, и потихоньку двинулся домой. Шел напрямик, как посоветовала девушка. Этот путь действительно самый удобный, оказывается. Ева не раз была на этом лугу. Под ногами уже густая трава и даже росистая — чувствовалось сквозь обувь. В походке почему-то исчезла та легкость, которая ощущалась несколько минут назад. Донимали всякие мысли и воспоминания. Некоторые хотелось отогнать, избавиться от них навсегда. Зачем, например, думать о том, как она прибежит теперь к скамейке под тополем и обнимет молодого Перепечку? Может, обнимет, а может, и нет. Может, извинится, что задержалась, а может, и не извинится. Эта натура не на ладони, быстро не разгадаешь. Да стоит ли принимать все к сердцу! Пускай она живет как хочет…
Как только Леонид Александрович вышел на стежку через поле, арабинковский фонарик засветил ему прямо в глаза. Поглядывая на него, можно было б попасть домой даже и не по стежке. Но тут до того уж выбитая пешеходка: очень много людей ходит из города и в город.
Через некоторое время стал показываться и еще один огонек, несколько ниже того, что на фонаре. Он то светился, то исчезал, будто что-то его заслоняло. И может, от этого порой казалось, что вспыхивает он то ближе, то дальше.
«Конечно, это в окне, — догадался Высоцкий. — Только неизвестно, в чьем».
Подходя ближе, он все больше убеждался, что свет горит в хате его матери. Хата стоит в конце огорода, невдалеке от выгона и проселочной дороги. А стежка ведет на выгон и, как ручеек в речку, вливается в проселочную дорогу.
Всего год назад эта хатенка переместилась сюда и приобрела более веселый вид. А лет сорок с гаком стояла она возле самой арабинковской улицы и каждую весну заплывала водой. Старожилы говорили, что там когда-то протекала маленькая речка, потом она высохла. Вот и луг с тех пор остался в людской памяти, хоть уже давно высох и превратился в выгон.
Одним словом, это отцовская хата, а теперь — материна. Почти все годы после войны она пустовала, потому что отца уже давно не было в живых, а мать жила у старшего сына, имевшего на этом же участке свою хату…
Мать встретила Леонида у ворот.
— Почему ж ты так поздно сегодня, мой внучек? — Она так приросла душой и сердцем к своим внукам, что и младшего сына часто звала внуком.
— Задержался: мало ли что бывает.
— А я ждала-ждала. И на обед не приезжал? А где ж твоя машина?
— Там, в тресте.
— Стемнело, вот я и вышла, лампочку включила… Думала — может, увидишь откуда, так вспомнишь, что пора домой…
Она шла впереди по узкой меже возле старого забора и опиралась на свой можжевеловый посох. Спешила как могла, не хотелось сдерживать шаги сына. Качалась временами, хоть и опиралась на посох, и тогда хваталась за почерневший столбик или жердь забора.
— Помаленьку, мама, не спешите! — просил ее Леонид.
— Наверное ж ты очень голоден?
— Не, мне не хочется есть.
— Так не пойдешь и в хату? Ужин ждет.
— Нет, не пойду.
— Я принесла там… Сюда поставила…
В хате Высоцкий увидел на своем письменном столе большую фарфоровую кружку, а на ней — ломоть хлеба. Рядом стояла тарелка, накрытая полотенцем с малиновыми петушками… Из-под петушков торчали черенки ножа и вилок. Леонид знал, что на тарелке должно быть сало, нарезанное тонкими ломтиками, а в кружке свежее молоко.
Он не прикоснулся к ужину. Взял в руки стебелек ранней мяты, лежавшей тут же на столе, — ее тоже принесла мать с огорода. Мята сильно запахла от прикосновения, и казалось, что ее аромат разлился по всей хате.
4
В тот вечер Ева не застала Вилена на скамеечке под тополем. Немного удивилась, однако особенно не переживала, так как знала, что фанаберии у него надолго не хватит. Посидела минуты три и пошла спать.
Во вторник часа в четыре после полудня она вышла в конец улицы и увидела, что за мостиком на новой дороге стоит знакомая машина. Никогда прежде Ева не различала по внешнему виду чужие машины, а эту почему-то сразу приметила и уже на второй день после того, как спасалась в ней от ливня, узнавала издали. И узнаёт теперь всегда, хоть «Москвич» Высоцкого ничем особенно не выделяется. По цвету он такой, каких много всюду, разве что пластинка для номерного знака выкрашена в лимонный цвет.