— Ну, ты!.. — недовольно отозвался хозяин. — Ленин это!.. Или не знаешь?
— Знаю. Почему же?
— Кто принес? Лида?
— А кто ж еще! Говорит, что сама нарисовала.
— Сама? — Ничипор подошел ближе к портрету, вгляделся. — А похож, правда?
— Кто его знает, я же не видела его самого.
— Так в книжке-то, может, видела? Или в газете?
Раздевшись, Ничипор взял с полки свой складной аршин и померил, сколько вершков портрет в высоту и сколько в ширину. Записал все это плоским столярным карандашом на обрывке газеты и на другой день начал делать рамку. Использовал для этого все свои наиболее тонкие инструменты: провел красивые желобки, рубчики, потом покрасил рамку и поставил на печь сушить.
Когда я через неделю зашел к дядьке в хату, портрет Ленина висел на том же месте, но уже в рамке и даже под стеклом. Перед этим я не раз видел портрет Ильича в Голубовском сельсовете и пришел к выводу, что Лидин портрет Ленина не только ничем не хуже, но даже более светлый и выразительный.
Часто заходил я тогда к дядьке Ничипору в хату. Спокойный взгляд Ленина каждый раз встречал меня на пороге. Проходил я дальше, а Ленин все равно смотрел на меня. Садился в запечье — Ленин и тогда поворачивался ко мне.
Перед хозяевами я делал вид, будто приходил по какому-нибудь делу, но цель имел совсем другую. Я старался уловить, как Лиде удалось так передать глаза Ленина, что они всегда глядят на меня. Сначала думалось, что только на меня, что только я это замечаю. А потам как-то и Ничипориха сказала:
— Ну живой, да и только… Глаза так и ходят…
Вот и приглядывался я тайком, как нарисованы эти глаза, какие черты и оттенки использованы. Как Лида добилась такой выразительности и такого сходства во всем? Даже на галстуке сделала как раз такие горошинки, какие действительно были у Ленина.
Рисование длилось около месяца, потому что делал это урывками и с большими перерывами. Несколько раз я забраковывал то, что было уже нарисовано, начинал заново. Хорошо, что Лида принесла не один лист бумаги.
Наконец показал ей портрет. Она признала, что у меня получилось лучше, чем у нее, но я не совсем поверил, хотя и обрадовался в душе и даже не сумел скрыть эту радость. Ощущение все же было такое, что Лида умышленно похваливает меня, не хочет подчеркивать свое превосходство и в образовании и в способности к рисованию.
С тех пор прошло несколько лет. В последнее время Лида уже не училась в Старобине, а портрет Ленина, который она там нарисовала, висел на стене до сегодняшнего дня.
В нашей хате и теперь висит тот портрет, который нарисовал в то время я. И тоже в рамке.
Далее события развертывались так. На станции Слуцк, куда привезли Ничипора с семьей, места под какой-нибудь крышей уже не было. Вагоны хоть и подавались два раза в сутки, но они не могли вместить всех, кого надо было вывезти. Люди устраивались на станции кто как мог и где кто мог.
Ничипору указали место у вокзальной стены, напротив перрона. Тут он сложил свои манатки, что успел захватить с собой, тут пришлось пока что и жить им всем, ждать очереди на посадку. В первую же ночь пошел дождь, осенний, затяжной. Спасаться от него можно было только стоя под крышей, прижавшись к самой стене.
На рассвете к Лиде подошел дежурный милиционер.
— Пойдем, я тебе помогу устроиться — погреешься.
Милиционер был старобинский и, наверно, приметил девушку, когда она там училась. Лиду нельзя было не заметить.
— Никуда я не пойду от семьи, — отказалась девушка.
— А всю семью — не могу, — сказал милиционер.
На другие сутки под вечер Ничипор, поглядывая на черную тучу, что надвигалась на Слуцк, спросил у Лиды:
— Ты хоть немного знаешь этого милиционера?
— Нет, не знаю.
— Почему же он тебя знает?
— И он меня не знает. Откуда ему знать?
Ничипор молчал долго, кутался в суконную бурку с башлыком, в которой ездил когда-то за сеном. Ночью он прикрывал полами этой бурки жену и дочь. Прикрывая их, немного выдавался вперед, и оттого раздвоенный складной козырек его старой кепки еще и теперь был мокрый.
— А может, сказала бы?.. — подал он снова голос, будто придавленный бедой и нерешительностью, едва слышный из-под бурки. — Попросила б… Может, хоть под навес какой?
— Не буду я никого просить! — твердо сказала Лида.
— Но и мать же мерзнет, — еще тише промолвил Ничипор. — Да и я, отец все же… Всем нам, наверно, подходит час… А из-за кого?.. Все из-за него… Из-за Лепетуна… Взъелся на нас, опозорил везде, оболгал… Да и ты вот… Могла бы и поласковей с ним быть!..