Сначала она подумала, что её разбудил ветер. Он часто завывал за окнами, проникая сквозь щели, играя с крышами домов. Но этот звук был другим. Тихим, почти неразличимым, похожим на шёпот множества голосов, которые говорили одновременно, перебивая друг друга. Она села на кровати, прислушиваясь, чувствуя, как волосы на ее руках и затылке встают дыбом. Шепот был где-то рядом, но невозможно было понять, откуда он доносится.
«Сана?» – мелькнула мысль, и она сжала пальцы, чувствуя, как ладони холодеют от пота.
Шепот усилился, став настойчивее. Это были слова, но она не могла разобрать их смысла. Звуки переплетались, сливались в единое гудение, будто лес сам нашёптывал ей свою тайну так лихорадочно и отчаянно.
– Кто здесь? – прошептала она, её голос дрожал.
Ответа не последовало, только шёпот продолжал пульсировать в воздухе, проникать под кожу.
Она встала с кровати, босые ноги дрожали, когда она ступила на холодный пол. Комната казалась чужой, тени в углах будто шевелились, глядя на неё. Астрид сделала шаг к окну, стараясь не дышать слишком громко, и распахнула ставни.
Лес за домом был недвижим. Луна заливала его мертвенным светом, а деревья стояли, как гигантские часовые. Но шепот не стихал. Он был повсюду: в ветвях, в земле, в самой ночи. Он гладил звезды, играл с еловыми иголками на дороге и просачивался в дом.
«Это только в твоей голове», – сказала она себе, но её разум отказывался принимать это объяснение.
Ей вдруг показалось, что шепот зовет ее. Не словами, а интонацией, каким-то неуловимым посылом, который проникал в самое сердце.
– Это сон, – прошептала она, пытаясь убедить себя.
Но ее взгляд упал на дверь. Что-то внутри подталкивало ее выйти. Она чувствовала, как ее ноги сами двигаются, ведя ее к выходу.
Едва она коснулась двери, шепот усилился. Он стал громче, проникновеннее, будто кто-то стоял за порогом, дышал и говорил с ней, жажда личной встречи.
– Это ты? – выдохнула она, не зная, к кому обращается.
Она не знала, что это: боги, игра ее воображения или, возможно, начало безумия. Все в ней кричало, что нужно остановиться, вернуться в постель, закрыть уши и забыть об этом.
Но ее рука потянулась к засову.
Шепот вдруг стал мягче, как легкое касание. Он был почти утешительным, словно обещал, что там, за дверью, ее ждет ответ.
Ее пальцы замерли на замке. Внезапно она почувствовала, как воздух в комнате стал плотнее, холоднее, словно сама ночь вошла внутрь дома.
«Ты ищешь правду», – подумала она, чувствуя, как гулкие удары сердца наполняют ее уши. Это была не ее мысль – чужая, инородная.
Но что, если правда, которую она найдет, окажется невыносимой? Что, если это шепот леса, зовущего её навсегда исчезнуть в его глубине?
Она резко отдернула руку, отступив от двери. Шепот стал тише, отступая, но все еще оставаясь рядом, как невидимый спутник.
Астрид вернулась к кровати, опустилась на матрас, сжав голову руками.
– Это просто сон, – повторила она себе, но ее голос звучал слишком слабо, чтобы заглушить то, что она услышала.
Она знала, что теперь не сможет уснуть. И знала, что этот шепот вернется.
4. Гул
Астрид стояла у очага, осторожно перемешивая травы в глиняной миске. В воздухе смешивались запахи сырых досок, которыми были отделаны дома, и легкий аромат готовящейся пищи, уносимый ветром. Огонь тихо потрескивал, отбрасывая теплый свет на стены. На полке над очагом стоял тяжёлый глиняный горшок с едва видимыми трещинами, который, казалось, пережил несколько поколений их семьи, однако Астрид прекрасно помнила, что он треснул девять лет назад, когда они с Саной носились по дому, отбирая друг у друга кусок ткани для нового платка. В доме царила обычная, успокаивающая тишина, нарушаемая лишь звуком шагов отца, который рубил дрова у входа, и негромким напеванием матери, перебирающей ткани в углу. Вроде как, все было как обычно безмятежно, умиротворенно, однако эта картинка казалась лживой, подобно миражу или дурману после крепкой брусничной настойки. Девушка знала, что это спокойствие ненастоящее, притворное и до тошноты фальшивое.
Астрид на секунду оставила готовку и подхватила со столешницы чашу с родниковой водой, бросила туда горсть зерна и вышла на крыльцо. Половицы скрипнули под ногами. Девушка поставила чашу на подгнившую от сырости ступень и поджала губы. Это был ритуал, вошедший в повседневную жизнь наравне с вечерними песнопениями, символическая жертва богам, чтобы день прошел благоприятно. Отовсюду слышались привычные звуки пробуждающейся деревни. Перед рассветом пахари шли в поля, чтобы проверить, не оставил ли лес следов на их урожае – иногда в земле находят странные символы или следы, которых не должно быть. Близился сезон урожая, когда каждый вечер в сезон урожая жители собираются, чтобы очистить и сложить собранное зерно в общую амбарную кладовую, которую запирают особым ритуалом, а потому пахари проводили почти все свое время в полях. После окончания жатвы вся деревня собирается на площади, чтобы благодарить богов, это единственный день в году, когда никто не боится оставаться на улице после заката. Раньше Астрид любила праздники за еду: каждый раз женщины готовят особое блюдо из хлеба, меда и трав, которое по преданию защищает тех, кто его съест, однако девушка любила его не за магические свойства, а за сладкий вкус, отдающий легкой горчинкой. Однако был и праздник, который Астрид ненавидела всей душой – Ночь Теней. Это самый мрачный праздник, когда жители закрываются в домах, гасят все огни и проводят ночь в молчании и темноте, по преданию, это ночь, когда боги уходят в лес и нельзя привлекать к себе их внимание, чтобы не накликать беду на грядущий год. Вспомнив о десятках ночей в безмолвном ужасе, Астрид поспешила вернуться в дом, к теплу и защищенности.