— Я хочу быть самым некрасивым человеком в этом Королевстве. Хочу всегда носить оборванное тряпьё. Хочу влачить за собой вонь всех моих свиней и кур, чтобы другие люди отворачивались и уходили, едва я только кажу из дома нос. Я хочу не нравиться никому, чтобы со мной не случилось того, что случается с ними со всеми… — говорит Золушка, и Фея, кротко улыбаясь смородиновой улыбкой, снимает с её плеч только что подаренную золотую парчу, заменяя ту на простые серые обноски.
Когда она идёт по невзрачной дороге, заплёванной дождём и конским навозом, где осмеливаются ходить только обездоленные нищие да плюющие себе под ноги свинопасы в высоких, по колено, сапогах — никто не отшатывается, никто не смотрит на неё косо, никто не зажимает пальцами носа: на тракте этом слякотью, гнилью и животным дерьмом разит попросту от всех.
За поворотом, где дорога пересекается с проулком-Мердуа, Золушка встречает графскую карету: игреневые кони бредут медленно, точёные ноги проваливаются в расхлябистую жижу, экипаж то и дело заносит вбок, кучер стонет и бранится, а знатные дочки, привыкшие завтракать по утрам сдобными пышками, вынуждены тащиться за каретой вслед — иначе драгоценные кони, говорит кучер, попросту порвут себе жилы.
Графские дочки обмотаны дорогими шелками, кружева сверкают серебром, в напудренных волосах дремлет яшма, но выхоленная красота оказывается слишком слабой, хрупкой, недолговечной: налипшая грязь топчет её, платья свисают драными обугленными мешками, румяна текут по страдающим лицам потом и сточными брызгами.
Графские дочки злобятся, шипят, швыряются в бестолковых лошадей оторванными от одежд каменьцами, воют сеновальными псицами; люди, освобождающие им путь и выглядывающие из окон, прячут смех под ладонями, отводят глаза, ловят будущих принцесс в зеркала…
Золушке, заблудившейся в одном стекле вместе с ними, случайно открывается, что, вопреки своему желанию, она всё ещё не самый некрасивый человек Королевства: она остаётся такой, какой была всегда, и вовсе не от её приближения станут зажимать носы иные люди, когда вынужденная прогулка приблизится к концу.
Вовсе не она, лелеющая собственную невзрачность, познает истинное уродство, упав с сияющих вершин вознесённой красоты.
🐈
— Я хочу никогда не заговаривать ни с одним мужчиной, — просит Золушка, и голос её дрожит, будто упругий рябиновый лист: ей слишком хорошо известно, чем заканчивается связанная с мужчинами жизнь, и покойная матушка, преданная двумя своими мужьями, а третьим и вовсе удушенная, горько стонет в поросшей ивовой травой могилке. — Я хочу не знать о них ничего. Хочу, чтобы они никогда не видели во мне матери для своих детей, чтобы никто из них не воспринимал меня за женщину, чтобы мы всегда оставались на равных, и чтобы сердце моё так и не познало себя в отведённом Господом свете.
Золушка говорит всё это бойко, с силой стискивая в кулачках подол обтянутого поперёк тонкой талии грязного фартука, и её Волшебная Фея, прячущаяся в шкурке молчаливой улыбчивой кошки, лишь мягко прядает ушами, кончиками усов вышёптывая:
«Будет сделано, краса моя. Будет сделано и это…»
Путей Волшебства обычным людям не постичь, феи прядут шерсть по-своему, а верить мурлычущим мягким кошкам на слово нельзя; Золушка встречает его не во дворце с выложенными из витража храмовыми стёклами, не на полуночном банкете среди разодетых в вельвет гостей, даже не в увитом рыжими лилиями саду: у кошки дурное чувство юмора, и Прекрасный Принц вторгается в жизнь свинопасовой дочки с дождём и липкой грязью, застрявшим в волосах сеном и хмурым нелюдимым взглядом подёрнутых зимой глаз.
Он действительно не воспринимает её за женщину, когда, отряхиваясь от стылых капель, преспокойно ютится под крышей без спросу оприходованного хлева: во взгляде его недовольство, но недовольство это постепенно спадает, как только Принц узнаёт, что девчонка с серыми от пыли и боли волосами не требует с него ни поцелуев, ни монет.
— Ненавижу их дурацких детей… — рычит он, хотя сам, пожалуй, такой же ещё ребёнок: весен пятнадцать, шестнадцать, и предложенные чёрствые булки прежде с трижды обсматривает, обнюхивает, с недоверием отодвигает назад. — Ненавижу их всех: моего папашу с этой его манией поскорее меня женить, всю его свиту, каждую из набитых войлоком дур… Что ты на меня так смотришь, росток недорощенный? Какие-то проблемы? Предупреждаю сразу, что никуда я отсюда, пока не прекратит лить, не уйду. Или что? Со свиньями развлекаться тебе мешаю?