Отперев деревянную дверь, мы попадаем в помещение, наполненное звуками виолончели в сочетании со скрипкой, на которых играют девушки, одетые в красные мантии и золотые маски на глазах. От резкого контраста я даже приоткрываю рот в немом удивлении, не понимая, как столько, казалось бы, несочетаемых стилей уживаются под одной готической крышей.
Звон бокалов и стук шпилек о пол парят в пространстве, создавая единый гул, заглушающий биение моего беспокойно бьющегося сердца. Стены обрамляет крупная резная лепнина с отсеками для подлинных подсвечников. Витражные окна, расположенные на противоположной стене, наполовину скрывают тяжёлые, бардового цвета шторы из велюра, убранные в позолоченные фиксаторы. Вдоль стен расположены круглые диваны и декоративные столики из дерева, на которых лежат закуски разных видов и стоят бокалы, наполненные разными видами напитков.
Я прохожу ещё немного вглубь, и мой взгляд вылавливает маленькую двухступенчатую платформу в дальнем углу зала, полностью обитую красным бархатом. На самой сцене вижу силуэт танцующей балерины. Приближаясь к ней, приглядываюсь сильнее, рассматривая издалека очертания её тонкой фигуры, скрытые под прозрачной тканью. На лице девушки красуется маска в нежно-розовом оттенке, выглядящая так же прекрасно, как и сама балерина. Грациозность и нежность в её движениях притягивают всё моё внимание к ней. И, возможно, вернувшись сегодня домой, я бы вспоминала эту картинку как самое прекрасное, что я видела на этом вечере, если бы я не подошла ещё ближе и не опустила бы свои глаза ниже её острого подбородка, где обнаружила грубую цепь на её хрупкой шее, крепко обвивающую её в своё кольцо. Кажется, что на внутренней стороне цепи расположены шипы, царапающие шею балерины, разрывающие нежную кожу на мелкие порезы. Каждый её шаг по сцене отдаёт ноющей болью у меня в груди. Смотря на неё, я чувствую, как горло начинает саднить, а тело покрывается отвратительным ознобом.
Проглотив густой ком скопившейся неприязни, я опускаю голову ниже, замечая, что весь настил сцены усыпан острыми лезвиями в форме лабиринта. Мне становится по-настоящему не по себе. Пуанты балерины искусно лавируют между ножами, и остановившись, девушка медленно вращается по кругу в пируэте, почти касаясь лезвий. Движения балерины настолько лёгкие, словно она не знает, что под её ногами лежит нечто опасное. Но я вижу, как пальцы её рук дрожат, а мышцы натянуты как струна, будто леска, которая вот-вот оборвётся.
— Интересно... — тихий голос Дженны резко вырывает меня из поглощающего гипнотического транса и возвращает в ужасающую реальность. — Ей заплатят компенсацию, если она всё же порежет себе ногу или задушится от этой устрашающей цепи? — без тени тревоги рассуждает подруга, смотря вместе со мной на танцующую балерину.
— Дженн, я не понимаю... — прочищая горло, шепчу я. — Это ведь совсем ненормально… — оторвав взгляд от этого безумного зрелища, отворачиваю голову от Дженн, чтобы прийти в себя.
— Скорее всего, это чья-то дорогая фантазия, Эва, — высказывает свои предположения Дженн так, словно мы обсуждаем что-то обыденное, само собой разумеющееся. — Вряд ли девушки делают это принудительно. — Обернувшись, подруга проходит взглядом по залу и ухмыляется. — Вот они. Те, что готовы платить за это.
Проследив за её взглядом, упираюсь глазами в бархатный диван в виде полукруга, на котором сидят двое мужчин в мантиях и словно заворожённые наблюдают за балериной.
— Думаю, это всего лишь прелюдия. Позже они захотят на неё не только смотреть, но и…
— О, достаточно, Дженна! — срываюсь я, не узнав своего хриплого голоса. — Если всё так, то находиться здесь я не желаю, а это место стоит проверить на профпригодность, — отрицательно мотнув головой, заключаю я. — Это полное нарушение прав человека.
Молча выслушав меня, Джен медленно делает глоток вина, и её губы расплываются в мягкой улыбке.
— Можешь спросить балерину, насколько ей самой не нравится все это, — пожав плечами, отвечает подруга, а затем тяжело вздыхает. — Эва, люди сюда и приходят, чтобы воплощать любые фантазии. Никому из всех этих гостей не нужна мораль или призыв к разуму. Если балерина оказалась здесь, значит, возможно, у девочки есть свои личные мотивы стоять на сцене, закованной в цепи, — помедлив, она продолжает говорить. — Внешний мир — это всего лишь вершина айсберга, Эванджелина. Глубина истинных человеческих желаний и мотивов спрятана куда глубже. Например, здесь.