Хрупкий мирок под название «семья», который они столько лет создавали, крошился, как пересохшая глина в ладони, и она не знала почему.
Глава 14
Таня чавкала по грязи короткой дорогой. Моросил противный, мелкий дождик, всё вокруг посерело, помрачнело, скоро первые морозцы ударят. Володя не ночевал дома сегодня, вчера приехал выпившим, а утром уехал раньше обычного. Он избегал жену и дома, и на работе. Таня выбивалась из сил: Сашку опять отправляли в город в больницу: у него по ночам жутко ныли ноги, - похоже на ревматизм, - а хозяйство оставить не на кого.
- Наверняка пьянствуют сейчас, своей честной компанией, - думала Таня, хлюпая по лужам, - вот я его сейчас…
Родильное отделение с молодняком находилось в самом дальнем корпусе, если идти дорожкой, выложенной плитами, то займёт минут десять, а через базы по грязи – три или четыре.
Трактор Володьки стоял на пригорке, напротив. Никого вокруг, только мычание телят эхом раздаётся по корпусу.
Тревожно как-то. Где же Милка или Ленка, они здесь главные, крикливые хозяюшки и не любили, когда к ним заглядывали доярки: у них здесь своя жизнь, свой режим, своя работа.
- Девчата, - тихо позвала Таня, открыв дверь в помещение, похожее на предбанник. В ответ шорохи, возня, томные вздохи за следующей дверью.
Таня дёрнула за ручку, дыхание участилось, она готова выбить дверь и поубивать всех, кто там был… в голове пульсировало одно: неужели он пьёт с бабами? За дверью всё смолкло, никто не открывал.
- Володька, открывай, сволочь, я знаю, что ты здесь! – била грязными галошами по двери Таня.
В ответ тишина.
- Танюш, - послышалось сзади: Дуся прибежала. - Тань, поехали, автобус ждёт.
- Поезжайте! Я сейчас этим **кам причёски поправлю и пешком дойду, - билась в дверь Таня.
- Ну смотри, - не решалась уйти сказала Дуся и медленно отступала, будто знала, что подруга увидит за дверью. – Тань, пойдём. Там никого, я видела Ленку в фуражной сейчас, - врала Дуся.
- Не бреши! Я той дорогой прибежала, - стянула с себя платок Таня. Щеколда на двери изнутри резко грохнула. Таню обдало приятным запахом топленой печи.
- Что устроила тут?! – рявкнул Володька с порога. – Что разоралась? – стал он прямо перед ней, не давая войти.
Из-за плеча мужа она видела, как Ленка стояла в углу у топчана в синих резиновых сапогах, застёгивая на груди такой же тёмно-синий рабочий халат поверх платья.
- Ах ты ж… - кинулась было Таня в помещение, свирепея от злости. Муж преградил ей дорогу. – Ах ты, паскудник, кобель! – кинулась она ему в лицо в приступе бешенства.
Дуся подскочила, начала оттаскивать Таню, поднялся крик, Таня крыла Володьку последними словами; он с минуту стоял, как статуя, не давая ворваться жене в бытовку, потом оттолкнул её со всей силы, она, споткнувшись обо что-то, упала на пятую точку в грязь. Дуся начала её поднимать, Володька молча вышел и, не оглядываясь, пошёл к трактору.
- Ах ты, **ка, - кинулась Таня на Ленку. Та, отбиваясь от неё, бежала в конец корпуса. – Дуся? – повернулась Таня к миленькой девушке в клетчатом платке. - Как же это? Прямо здесь?! У меня под носом… Не стесняясь никого, - спрашивала в слезах Таня миленькую доярку.
- Тань, перестань. Не убивайся так. Дома разберётесь… Неужели ты ничего не знала? Неужели не видела? Они ведь который месяц трутся по углам на ферме.
- Дуська?! Как же это? Вы всё знали? – дрожащим голосом спросила Таня.
- А ты нет? – начала злиться миловидная девушка. - Что ты строишь из себя? Как дура себя ведёшь! Неужели не замечала, что мужик загулял. Хрен с вами, разбирайтесь сами, а я пойду на автобус, у меня тоже дома муж и дети. Ненормальные! – психанула Дуся и побежала к девчатам: автобус сигналил и сигналил у дороги.
Таня посмотрела вслед отъезжающему автобусу, потом обернулась, посмотрела на топчан в бытовке, схватилась за голову, словно хотела её раздавить. Она ненавидела себя! За то, что простила его однажды, презирала за то, что гнала от себя очевидные всем вещи и муж настолько обнаглел, что прямо здесь… рядом с ней.
- Чтобы вам всем пусто было! – кричала Таня, ворвавшись в бытовку, разбрасывая всё, что попадалось под руку: посуду со стола, какие-то тряпки, рабочие журналы, документы, чьи-то халаты и сапоги, - всё с лютой ненавистью летело на улицу, в грязь, в навоз.