Выбрать главу

Девушки протянули к огню руки. Маша тут же почувствовала страшную усталость и слабость. Она увидела, что Айшат стала клониться набок, и вовремя подхватила подругу.

Старик что-то опять заговорил и зацокал языком. Он помог уложить Айшат, потом принес чашку с пшеницей, жаренной на сале, и кумыс. Айшат отказалась от пшеницы, которую старик называл бидай, но сделала несколько глотков кумыса.

Маша поразилась: откуда Айшат взяла силы, чтобы проделать такой тяжелый, казавшийся бессмысленным и безнадежным, путь? Ведь сейчас она была совершенно в таком же состоянии, когда ее вслед за трупами выносили из вагона в снежную степь. Девушка лежала, глядя вверх, в отверстие в юрте, через которое уходил дым, и, казалось, жизнь, как дым, уходит из нее в звездное небо.

Саадаева принесла снега, растопила его, положила на лоб Айшат мокрую тряпочку, которая тут же высыхала. Она смачивала ее опять, вливала в полураскрытый рот подруги кобылье молоко и с ужасом смотрела, как непроглоченная белая жидкость стекает по щеке.

Старик ни слова не говорил по-русски, он теперь вообще молчал, только кивал и смотрел на девушек. Но Мария была уверена, что он все понимает и, кивая, призывает ее смириться. Тогда Саадаева также села возле умирающей Айшат, поджав под себя ноги, и стала ждать.

Время отмерялось теперь кусочками кизяка, которые старик бросал в огонь. Когда он бросил в очаг пятый шарик, Айшат приподняла голову, сказала что-то по-чеченски. Маша разобрала только «Дукха дехийла шу», что значило «Живите долго». Потом, испугавшись, Айшат попыталась отстраниться от чего-то и затихла.

Стало так тихо, что Маша услышала, как за пологом юрты встал на ноги верблюд. Где-то в долине заржала лошадь. Наступало утро…

В степи встретить человека нелегко, знакомого человека — почти невозможно. Но Машу Саадаеву часто встречали люди в пути. От одного селения к другому ездила она на невысокой стенной лошадке. Работала Маша Саадаева устным чеченским телеграфом.

— Хабар бар? — спрашивали ее по-казахски чеченцы. — Есть новости?

— Бар! — отвечала Маша. — Есть новости! Живы Мидоевы, живы Дакашевы… У Тугаевых родилась дочка. Назвали ее Айшат…

— Слава Всевышнему! А правду говорят, что в нашем ауле Дойзал-юрт живут русский, немец и чеченец?

— Нет, сказка, наверное…

— Да, наверное, сказка…

* * * * *

К декабрю, когда фирмы грамзаписи выбрасывают в продажу рождественские си-дишки, Элтон Джон выпустил новый сингл.

Песня сразу попала в чарты. И уже на второй неделе возглавляла британский хит-парад.

Песня была о девушке по имени Ай… «Friends Knew Her as Ie».

Дорогая Ай, —

пел Элтон Джон, —

дорогая Ай…Ты летаешь, а мы не можем взлететь.Ты видишь в черной ночи — а мы не видим даже днем…Дорогая Ай, ты умеешь любить…А мы не умеем, потому что у нас каменные сердца…Но мы, твои друзья, мы надеемся, что там, на небе, ты будешь молиться за нас.И однажды — мы взлетим…

Дядя Магомед скупил пять тысяч компакт-дисков с этой песней и распространял их в Чечне и в Ингушетии вместе с гуманитарной помощью.

Джон плакал, когда по радио передавали «Friends Knew Her as Ie».

Софи-Катрин, когда песня заставала ее в машине, счастливо глядела на небо и не вытирала слез.

Астрид ушла с поста директора московского отделения. Она вернулась в Австрию и вышла замуж за богатого пивовара.

В спальне у Софи-Катрин и в спальне у Астрид — висели две одинаковые картины.

Айсет в зеленом газовом платке… Айсет, состоящая из одних огромных глаз…

Глава 20

Безумец бежит по просторам божьим;

Вдали, за иссохшей, горестной степью,

За ржавым, за выжженным бездорожьем —

Ирис, нирвана, сон, благолепье.

Бегство от мерзости… Сумрак вселенский…

Плоть изможденная… Дух деревенский…

Душа, исковерканная и слепая,

В которой не горем сломлено что-то,

Мается, мучится, грех искупая, —

Черный. Чудовищный ум идиота.

Антонио Мачадо

Прошло полтора года с тех пор, как Дута Эдиев украл белого арабского скакуна и тут же потерял его. Тогда он пошел к шихам, но те послали его искать пропавшего бесследно коня. Дута провел зиму и встретил весну в горах. Не найдя коня, он пошел искать отшельника Атабая, который ушел от шихов, обвинив их в духовной измене.

Дута нашел его пещеру уже зимой по следам на снегу. Из самодельного лука он подстрелил улару — горную индейку, чтобы не идти к старику с пустыми руками. Перед узким входом в пещеру он положил свою добычу, встал на колени и стал ждать. Ждал он долго, пока солнце не стало заходить за Черные горы.

Тогда из пещеры вышел старый Атабай. Дута Эдиев с трудом узнал в иссохшем, в длинной паутине седых волос некогда крепкого старика Атабая.

— Ассалам алайкум, воккха стаг! — сказал Дута.

Но Атабай не ответил обычным приветствием. Он равнодушно посмотрел на тоже здорово изменившегося за это время, худого, оборванного горца и спросил:

— Ты все еще бродишь по горам, Дута? Надеешься найти истину?

— Я все еще хочу найти белого скакуна, воккха стаг, — ответил Дута. — Истина же, знаю, живет в этой пещере.

— Нет, Дута, ты ошибаешься. Истина лежит у входа в эту пещеру, — Атабай показал на мертвую индейку. — Птица была жива, теперь она мертва. Вот и вся истина. Что же ты стоишь на коленях в снегу?

— Я хочу просить у тебя прощенья, мудрый Атабай, за то, что я не пошел тогда с тобой.

— Попроси прощенья лучше у этой индейки, которую ты убил. Я же не сержусь на тебя. Тогда я говорил в сердцах, значит, сам был не совсем прав. Надо было просто молча уйти. К чему были крики и слова?

— Атабай, я не пошел с тобой. Теперь я стыжусь своего поступка. Но я так верил шихам, а их было много, а ты один.

— Тогда тебе надо пойти к язычникам, потому что у них много богов, а у нас всего один.

— Мне стыдно…

— Встань, Дута. Мне трудно двигаться. Каждое движение уже дается мне с трудом. А ты хочешь, чтобы я помог тебе подняться.

Дута встал с колен, но голова его понуро поникла.

— Посмотри на солнце, Дута Эдиев. Знаешь, почему оно красное на закате?

— Нет, воккха стаг.

— Солнцу стыдно, что когда-то люди почитали его за Бога и молились ему. Что твой стыд! Пустяки… Так ты нашел, что искал?

— Нет, мудрый Атабай. Я уже вел его под уздцы. Уже немецкий отряд сопровождал меня, когда мы напоролись в лесу на русских. Был бой, перестрелка. Конь бежал, и я бежал…

— Скажи мне еще, Дута. Немцы пришли в Чечню?

— Нет, воккха стаг, их не пустили сюда. Сейчас Красная армия отогнала их далеко на Запад, наступает и скоро войдет на землю врага.

Атабай кивнул головой.

— Почему же горное эхо донесло до меня плач многих женщин, детей и стариков? Какое горе случилось на земле моих предков, если враги не пришли?

— Пришли русские. Они увели всех чеченцев, всех вайнахов и отправили их далеко на Восток. Атабай опять кивнул головой.

— Скажи мне, мудрейший Атабай, — спросил Дута. — Это конец чеченского народа? Больше в этих горах никогда не будет звучать наша речь? Неужели мы сгинули во тьме веков навсегда?

— Нет, Дута. Будет еще возвращение нохча на могилы предков. Будет еще и мирная жизнь, будет еще проливаться в этих горах кровь. Но народ наш будет жить. Русские непоследовательны в своих действиях. Они как большая змея. Голова жалит кого-то, а хвост ползет, чтобы пожалеть ужаленного. Они сами себе противоречат, воюют же русские всегда сами с собой. Даже на этой войне они все еще думают, что сражаются с немцами…

Старик усмехнулся чему-то.

— Так и ты, Дута. Ты непоследователен. Взялся искать белого скакуна, так ищи. Или ты ищешь что-то еще?

— Нет-нет, — почему-то Дута испугался, — только коня. Ничего другого. Скажи мне, Атабай, где же я найду его?

— А ты не найдешь его.

— Что же мне делать?! — вскричал Дута. — Я не могу вернуться ни к тем, кто в долине, ни к тем, кто в горах. Я скитаюсь совершенно один и вою на луну от одиночества. Как же мне вернуться? Где найти этого проклятого белого коня, на котором я могу вернуться к людям? Посоветуй мне, мудрый старец! Скажи мне, воккха стаг!