– Если ты не будешь выделываться, то нам тут вполне нормально будет вместе, – сказала Мариолька. – Но если выкинешь какой-нибудь номер, то жизни тебе, сука, не видать.
– Я? – спросила я. – Да какой я могу выкинуть номер?
– Это хорошо, потому что люди тут никчемные. Воруют при любой возможности. А здесь никто такого не терпит. И мы не терпим.
– К воровству – терпения ноль.
– Я согласна. Полностью. Ноль терпения. Ни крошечки.
– Что еще за крошечки?
– Неважно. Просто с языка слетело. Ноль терпения.
– Правильно говоришь: ноль терпения. Хорошо, что ты это понимаешь, а то какая-то гребаная крыса спиздила почти всю еду из последней доставки! Представляешь! И пустую упаковку оставила, чтоб поиздеваться над людьми.
– Оскорбить их.
– Прям в лицо наплевать. Такое никто терпеть не будет.
– Она ксендзу отсосала и схуярила весь товар!
Мариолька посмотрела на меня с изумлением.
– Здесь еще не бывало такой шлюхи! – подхватила Фляжка. – Я в шоке, а ведь раньше это была приличная тюрьма!
Лучше было бы промолчать, но человеку свойственно ошибаться. Было уже поздно что-то менять. Тяжелая обстановка плохо повлияла на меня. Я перестала развиваться.
– Тоже мне, святоши нашлись! – возмущенно воскликнула я. – А вы не подумали, что, возможно, она просто была голодная!
– Да ладно? – ответила Фляжка. – Никто не может сожрать столько за раз! Она Годзилла, что ли?!
– Мы не можем это так оставить, – заключила Мариолька. – Передачки только раз в неделю. Посылка раз в месяц до пяти килограммов. Даже из обычного не все можно достать, не говоря уже о запрещенке. К тому же нельзя: если хоть раз дадим слабину, нас все будут грабить. Наказание должно быть показательным. Профилактическим.
– Может быть, еще и без права на защиту? – решила уточнить я.
– Конечно без. А то еще выкрутится.
– Сука должна страдать!
На всякий случай я старалась не встречаться взглядом с Мариолькой и Фляжкой, чтобы не выдать своего страха.
– Почему ты так смотришь? – спросила Мариолька.
– И глаза выпучила? – добавила Фляжка.
– Мы же ее не убьем.
– Смысла в этом нет.
– Мы ее побьем и изуродуем. Не напрягаясь. Стандартно.
Я машинально схватилась за лицо.
– Ай… – вырвалось. – Как вы ее изуродуете?
– Явно краше не станет. Есть много вариантов. Но лучше что-то простое, классическое и недорогое. Например, жуткий шрам.
– Сумасшедшие баландёрши и так ей отлично наваляют. Они могут глаз ложкой выколупать.
– Правда? – спросила я. – В это трудно поверить. Это, кажется, непросто.
– Они талантливые девочки. Поверь.
Почему-то мне стало зябко, и я затосковала по дому.
В этом маленьком помещении время тянулось невероятно долго. Идти было некуда. Даже если бы я хотела куда-то пойти. Я выбрала пятно краски на стене и смотрела на него, пытаясь придать ему какие-то знакомые очертания из внешнего мира.
Через некоторое время звякнул глазок, заскрежетал ключ, и дверь открылась.
– Вильконьская, – вызвала Надзирательница. – К старшему воспитателю!
– К Моисею? – спросила Фляжка.
– Вас не касается, – ответила Надзирательница.
– Почему именно к Моисею? – спросила я. – Он что, такой старый?
– Мы его так называем, – ответила Мариолька, – потому что за ним любая в огонь и в воду пойдет.
– Глупости.
У Надзирательницы все еще была перевязана рука. Видимо, укусы на ней заживали плохо.
– Вильконьская, на выход, – сказала она. – Я тут целый день ждать не буду.
Я вышла в коридор. Я впереди, она за мной.
– Я рада, что вы не стали распространяться об этом незначительном инциденте, произошедшем в самом начале нашего знакомства.
Мы обе посмотрели на ее перевязанную руку.
– Незначительный инцидент? – повторила она. – Вы вели себя как животное. И получили предупреждение, за которым может последовать наказание. Прокурор, ведущий ваше дело, проинформирован о случившемся. Он может попросить ужесточить приговор.
И так, мило беседуя, мы добрались до кабинета старшего воспитателя.
Я думала о том, как, должно быть, изголодались женщины, запертые в камерах, по мужчинам, раз им так понравился этот воспитатель. Я исходила из того, что он мог не отличаться красотой и что они преувеличили его достоинства. Что тут скажешь. После долгого пребывания в тюрьме их вкусы выглядели жалкими, хотя и вполне объяснимыми.
Надзирательница постучала и открыла дверь.