— Вернулся? Иди сюда, поешь, мы тебе оставили! — пригласили его сидевшие у костра.
— Да ну вас! Мулька, не слушай их — ну что?
Все разом вскочили и с горящими глазами окружили возвратившегося посланника.
— В общем, это, — в полной тишине произнёс Мулька. — Его, кажется, убили.
Всем стало страшно. Физики не поверили и требовали всё объяснить, но рассказ получился дурацкий и невразумительный. Ну, он шёл, почти пришёл, а навстречу — Глюк, и говорит…
— Да что Глюк?! У него же глюки! — это выкрикнул Генрих, и это была правда. У Глюка действительно всё время были какие-нибудь глюки не то перед глазами, не то в голове, он шатался по Университету и нёс чушь, и никто ему не верил. Он, конечно, мог сказать, что Ёжикова убили, но кто же поверит Глюку?
Мулька, как ни странно, поверил. Глюк не спеша плёлся ему навстречу, увидев его, очень обрадовался и со счастливой улыбкой, мотнув головой назад, на дверь кафедры, сообщил эту новость в полной уверенности, что она будет встречена с должным восторгом.
— Ну и что? Мулька, ты что же…
— Я туда заходил. Всё правильно…
Он не успел договорить. Одновременно с ужасом в сердцах студентов поднималось какое-то ликование, и всё это начало вырываться криками, хохотом и визгом. Шумной волной физики выкатились из аудитории и, всё разгоняясь, понеслись вперёд, прочь от Логики противности. Подхваченный этим потоком, летел и Мулька, тоже потерявший голову, и вопил вместе со всеми, они всё мчались и не могли остановиться. Позже, по следу на полу из высыпавшихся шпаргалок, стало известно, что они так обежали дважды по кругу весь Университет и только тогда очутились перед безмолвной дверью кафедры. Вставал серый предзимний рассвет. Физики собрались с духом и открыли дверь.
Ёжиков сидел на своём обычном месте, упав головой на стол. Вокруг него были рассыпаны маленькие металлические предметы странной формы. Студентам уже приходилось их видеть. Это были функторы.
— Функторы, — сказал Генрих и сделал шаг вперёд, чтобы рассмотреть их получше. Все притихли и наблюдали за ним. Генрих действительно был самым умным из них. Он смыслил что-то даже в этой самой Логике, недоступной мозгам нормальных людей.
— Так-так, — вдохновенно бормотал Генрих, осторожно передвигаясь по полу и пересчитывая функторы. — Знаете что?
Он обернулся к физикам, и в его глазах сиял отблеск зарождающейся гениальной мысли.
— Вы видите…
Физики восторженно замерли, готовые принять эту мысль, какой бы она ни была, но тут сзади них, в коридоре, раздался оглушительный свисток, и кто-то очень удовлетворённым голосом громко скомандовал: «Руки вверх!» Свет гениальной мысли на лице Генриха погас. Все медленно подняли руки, и к торжествующему следователю Будкину повернулись девятнадцать растерянных лиц и молча посмотрели на него невинными глазами.
Следствие шло уже вторую неделю, а следователь Будкин никак не мог выбрать виноватого. Без сомнения, в убийстве были замешаны все. За железной дверью университетского склада холодных термоядеров, превращённого в кутузку, томились все девятнадцать злополучных студентов. Двадцатым был Глюк. Накрыв их так ловко на месте преступления, Будкин не рискнул переправлять их даже на небольшое расстояние и сам обосновался в недрах почтенного учебного заведения со всем следствием.
Тревога его была не напрасной, ибо препроводить физиков даже в это помещение, расположенное этажом ниже кафедры, оказалось непросто — на это потребовались добрых полтора часа. Они отчаянно дрались. Наталья била конвой ногами, а Клариса, устремив большие глаза на Будкина, произнесла такое проклятие, что он потом не мог спать несколько суток и чувствовал себя нехорошо. Другие девушки попросту кусались. Анварик, у которого отобрали кадрограф, мрачно пообещал всех перестрелять, если с ним что-нибудь случится.
Всё же силы были неравны, и физикам пришлось сдаться. Тогда Ольга и Елена разожгли факел и, пока их тащили, орали какие-то ужасные куплеты о прокуроре и кладбищенских стенах. Генрих тоже причинял беспокойство, правда, совсем иного рода. Он не сопротивлялся, а напротив, сразу прицепился к первому попавшемуся полицейскому, посмотрел ему в глаза и горячо начал говорить что-то такое, из чего в протокол попала только одна фраза: «Функторы оконтýриваются кванторами».
В результате Генриха из-за его повышенной опасности для служащих ни разу не водили на допросы, и он проводил время в углу камеры, мучительно пытаясь думать о функторах, и всё никак не мог вернуть того мгновенного озарения, которое едва не открыто ему тайну странной гибели Ёжикова. Остальные были лишены и такого участия в собственном деле и могли только ждать решения следователя.