Миссис Рейнольдс прошептала:
– Маска, должно быть, вам поможет, – и показала в сторону коробки.
Он взял одну и надел. Внутри маска была проложена ватой, но особого толка от нее не было.
– Вы Рикс? – Сиделка была крепкой женщиной примерно пятидесяти пяти лет с коротко подстриженными вьющимися волосами стального серого цвета. Рикс заметил, что глаза у нее покрасневшие.
– Конечно, это Рикс, дура чертова! – донесся из темноты грубый, едва ли человеческий голос, похожий скорее на скрежет. Рикс окаменел. Мелодичный голос его отца превратился в рычание зверя. – Я же говорил вам, что это должен быть Рикс, не так ли? Немедленно впустите его!
Миссис Рейнольдс приоткрыла дверь пошире.
– Быстрее, пожалуйста, – сказала она. – Слишком много света вредно для его глаз. И помните: говорить как можно тише.
Рикс вошел в комнату с высоким потолком и обитыми резиной стенами. Единственным источником света была маленькая лампа с зеленым абажуром на столе, за которым сидела миссис Рейнольдс. Свет от этой лампы простирался не более чем на фут. Перед тем, как миссис Рейнольдс закрыла дверь, Рикс успел разглядеть лишь мрачную меблировку комнаты.
Он увидел кровать отца, покрытую канапе. Там, под пластиковым кислородным тентом что-то лежало. Рикс поблагодарил Бога за то, что дверь закрылась раньше, чем он успел разглядеть это хорошенько.
В темноте он слышал слабое чириканье осциллоскопа. Прибор находился слева от кровати отца. Рикс видел на нем бледно-зеленый зигзаг, отражавший работу сердца Уолена Эшера. У отца было болезненное, булькающее дыхание. Шелковая простыня шуршала на кровати.
– Вам что-нибудь нужно, мистер Эшер? – спросила сиделка.
– Нет, – раздался измученный голос. – Не орите, черт подери!
Миссис Рейнольдс вернулась на свое место, оставив Рикса одного, и продолжила чтение романа Барбары Картлэнд.
– Подойди ближе, – скомандовал Уолен Эшер.
– Я здесь ничего не вижу…
Последовал резкий вдох.
– Тише! О, Боже, мои уши…
– Прошу прощения, – прошептал Рикс, вконец лишившись присутствия духа.
Осциллоскоп зачирикал быстрее. Уолен смог заговорить лишь когда сердцебиение замедлилось.
– Ближе. Ты сейчас споткнешься о стул. Шагни влево. Не зацепи кабель, идиот! Еще левее. Отлично, ты в пяти шагах от ножки кровати. Проклятие, парень, неужели обязательно так топать?
Приблизившись к кровати, Рикс почувствовал лихорадочный жар, исходивший от тела отца. Он коснулся канапе, и пот потек вниз по его руке.
– Хорошо, хорошо, – сказал Уолен. Рикс ощущал на себе его внимательный, изучающий взгляд. Силуэт на кровати с легким шуршанием подвинулся. – Так, значит, все-таки приехал? Повернись. Дай мне тебя рассмотреть.
– Я не призовая лошадь, – буркнул Рикс себе под нос.
– Ты и сын не призовой. Одежда на тебе болтается. Что, работа писателя не дает достаточно пищи для твоего стола?
– У меня все в порядке.
Уолен хмыкнул. – Что-то не верится. – Он замолчал, и Рикс услышал, как жидкость булькает у него в легких. – Уверен, ты узнал эту комнату, не правда ли? Во время приступов ты, Бун и Кэтрин скрывались здесь. Куда ты уходишь теперь?
– У себя дома я проложил стены туалета картоном для лучшей звукоизоляции и оборудовал дверь так, чтобы она не пропускала свет.
– Бьюсь об заклад, ты сидишь там, как в утробе. В тебе всегда было что-то такое, что жаждало вернуться в утробу.
Рикс пропустил последние замечание мимо ушей. Темнота и запах разложения угнетали. Болезненный жар бил ему лицо, как солнце.
– Куда уходят Бун и Кэт, после того, как ты переехал сюда?
– Бун устроил за своей спальней собственную Тихую Комнату, а Кэт сделала нишу в стене в своем туалете. У них редко бывают приступы. Они не понимают, что я здесь испытываю. Они всегда жили в Эшерленде, где безопасно. Но ты – ты представляешь себе этот ад, не так ли?
– У меня не так уж и много приступов.
– Не много? Как тогда назвать то, что ты испытал вчера в Нью-Йорке?
– Тебе Бун рассказал?
– Я слышал, как он рассказывал это Маргарет вчера вечером в гостиной. Ты забываешь, как хорошо я могу слышать, Рикс. Я слышал, как ты говорил с ними внизу, я слышал, как ты поднимался, я слышу сейчас стук твоего сердца. Это нарастает. Иногда мои чувства обострены более обычного. Это накатывается волнами. Но ты понимаешь, о чем я говорю, не так ли? Эшеры не могут долго жить за воротами Эшерленда. Это факт, который, я уверен, ты начал осознавать.
Глаза Рикса привыкли к темноте. Перед ним на кровати лежало что-то похожее на коричневую костистую мумию, страшно истощенную. Она лежала неподвижно, но когда костяная сморщенная рука вытянулась, чтобы подтянуть простыню, холодок пробежал по спине Рикса. Чуть больше года назад в Уолене Эшере было более шести футов роста и весил он сто восемьдесят пять фунтов. Скелет на кровати весил раза в два меньше.