Выбрать главу

Об этом писал и генерал Мильштейн: «После разоблачения Редля австрийский генеральный штаб внес изменения в план стратегического развертывания и, в частности, полосу стратегического развертывания отнес на 100–200 км к западу по сравнению с прежним планом. Однако царским[544] генеральный штаб не учитывал, что в план могут быть внесены серьезные изменения и все свои расчеты строил на основе данных старого плана. Начальник оперативного управления царской ставки генерал Данилов в своих воспоминаниях о первой мировой войне писал: «Развертывание австрийцев в действительности произошло западнее, чем мы ожидали»»[545] — и приводит ссылку на соответствующий источник.[546]

Примерно то же мнение высказал, подводя итоги, и Петё, в свою очередь имевший в виду не Агента № 25, о котором Петё ничего не читал, а именно Редля, якобы выдавшего этот план русским: «неожиданно для противника в момент начала войны австрийские армии оказались на 100–200 км западнее ранее предполагаемых позиций. Из-за этого российскому командованию удалось в достаточной мере уяснить обстановку на фронте только к середине августа, а в начале войны — потерпеть два неприятных поражения в битвах под Красником и под Комаровом. Российские генштабисты уже после войны сделали такой анализ: «Слепо доверившись купленному у полковника Редля плану стратегического развертывания австрийской армии, императорский Генеральный штаб полностью просчитался. Обладая богатым информационным материалом о совещаниях австрийского Генштаба под руководством его начальника Конрада фон Хётцендорфа, в российском штабе считали, что располагают сведениями, в полной мере достаточными для достижения стратегического успеха». Но «основные силы австрийцев избежали удара». В конечном счете, сведения Редля «принесли больше вреда, чем пользы». (По иронии судьбы этот успех [чей?] стал известен лишь задолго после войны благодаря публикациям научных работ российских военных.)»[547]

Ну и кто же, повторяем, при всем этом выиграл, независимо от того, кто именно передал эти материалы русским — Редль или неизвестный таинственный Агент № 25?

К стратегическим последствиям деятельности Агента № 25 нам еще предстоит возвращаться.

К тому же, конечно, нельзя верить и всему, что писали непосредственно о Редле Урбанский и Ронге. Но вот разумный методический подход к анализу происшедшего у них, профессиональных разведчиков, четко просматривается: расценивать роль Редля необходимо с учетом его практических возможностей и сопутствующих реалий, а не вымысла и фантазий.

То же целесообразно применить и к анализу деятельности Агента № 25.

А уже затем анализ его возможностей позволит нам вычислить, кем же он был: сначала — по должности, а потом — и по имени.

4.4. Смурной реформатор лоскутной империи

Первое слово, которым начинается заголовок данного раздела, не относится к разряду общепринятых литературных терминов — это скорее жаргонное словечко, имевшее хождение в соответствующей неформальной среде на финише советских времен. Но мы не нашли более подходящего краткого определения для отражения личностных черт, внутреннего самоощущения и образа действий эрцгерцога Франца-Фердинанда. Сделав это пояснение-оговорку, возвратимся к сущности наших проблем.

Теперь мы пребываем в ситуации, встречающейся у следователей по уголовным делам: обнаружен склад украденных вещей, но не известно где это уворовано, кем и у кого. Состав предметов, однако, позволяет установить, где же они (хотя бы приблизительно) украдены, очертить круг возможных исполнителей преступления, а затем и постараться найти конкретных виновников. То же и у нас: донесения Агента № 25 и являются собранием украденного, но не предметов, а документов.

Хронологически первым известным из них идет добыча, привезенная Владимиром Роопом в июне 1905. Это — упоминавшиеся Роопом «копии с журнала секретного совещания австро-венгерской комиссии под председательством начальника Генерального штаба по выработке проекта укрепления страны на предстоящее десятилетие (1905–1914 гг.) и с секретной резолюцией австро-венгерского военного министерства по этому вопросу, имеющихся в моем [Роопа] распоряжении непродолжительное время». Рооп, напоминаем, очень переживал относительно сохранения в строжайшем секрете самого факта утечки данной информации, поскольку в Вене круг посвященных был строго ограничен.

Исходя же из наших целей, он, наоборот, чересчур широк: этот круг посвященных состоял тогда из десятка, двух десятков, а может быть даже из трех десятков высших австрийских военных и администраторов. К ним необходимо добавить и технических сотрудников — секретарей, писарей, машинисток и стенографисток, а также и близкое неформальное окружение обозначенных должностных лиц — их жен, любовниц, любовников и т. д. Круг подозреваемых, повторяем, чересчур широк.

Зато сведения, поставленные Агентом № 25 в 1908 году и предложенные им тогда же, но так и не приобретенные в силу ограниченности финансовых возможностей штаба Киевского военного округа, отличаются невероятным разнообразием. Повторим:

— поставлено: «новые данные о мобилизации австрийских укрепленных пунктов; некоторые подробные сведения об устройстве вооруженных сил Австро-Венгрии; сведения о прикомандированном к штабу Варшавского военного округа П. Григорьеве, предложившим в Вену и Берлин свои услуги в качестве шпиона; полное боевое расписание австрийской армии на случай войны с Россией, издания 1907 г., ряд сведений о современных политических событиях на Балканском полуострове и мобилизации по этому случаю австрийских корпусов»;

— предложено к поставке: «сведения о контингенте, который обязана выставить Италия в случае войны Тройственного союза; о почтовых, телеграфных и телефонных сообщениях в военное время; секретный шифр Австро-Венгрии, принятый в ее дипломатических сношениях».

Примерно в том же ключе выдержаны донесения и более позднего периода деятельности Агента № 25 — включая передачу русским пресловутого плана развертывания в марте-апреле 1913 года.

Вот тут уже есть о чем поразмышлять!

Помимо информации того же рода, что и в 1905 году, восходящей по происхождению к руководству Генштаба и военного министерства Австро-Венгрии, среди перечисленных разведданных встречается и нечто совершенно иное.

Например, сведения о некоем П. Григорьеве. Неизвестно где, когда и при каких обстоятельствах этот вроде бы изменник предложил свои услуги немцам и австрийцам, но решение о его вербовке должно было приниматься непосредственно в разведотделах генштабов Германии и Австро-Венгрии, если в последней — то в Эвиденцбюро. Там эта информация должна была быть принята и обработана, а затем положена под строжайший секрет: подлинное имя фигуранта, во всяком случае, не должно было сообщаться никаким начальственным инстанциям во избежание такой утечки, каковая и произошла. И к русским эта информация могла поступить лишь из Эвиденцбюро — минуя и Генштаб, и военное министерство Австро-Венгрии, которые не должны были заниматься вопросами конкретной вербовки агентов и, главное, знать их подлинные имена.

Эта история оказывается единственной, о которой мы уже упоминали в том отношении, что она дает основания подозревать Редля в выдаче австрийских шпионов русской контрразведке. Но и это обвинение тут же приходится отмести из тех соображений, что подавляющее большинство других сообщений Агента № 25 заведомо выходит за рамки служебной компетенции тогда подполковника Редля.

Некоторые из перечисленных сведений, поставленных номером двадцать пятым, исходят даже скорее не от военных, а от политиков — из кабинета министров Австро-Венгрии, из министерства иностранных дел и т. д. Секретный шифр Австро-Венгрии, принятый в ее дипломатических сношениях, почти наверняка не имел никакого отношения к военному ведомству: из соображений секретности МИД должен был сам управляться с собственными шифрами, никого не посвящая в эту сферу своей деятельности.

Что же получается?

Получается, что источники исходной информации Агента № 25 были рассеяны по меньшей мере в нескольких высших учреждениях Австро-Венгрии, а потому этим источником в принципе не мог быть какой-либо один работник любого из этих ведомств. Такие сведения могла поставлять лишь специальная шпионская организация — подобные случаи хорошо известны в истории разведок и упоминались нами выше.