В общем и целом, ситуация, в которую попал Сейшелий, ему самому очень не нравилась, потому как служить в подчинении безумца, в надежде, что он в какой-то момент, по мнению старшего жреца Тежара, откроет свою истинную сущность, казалось невероятно опасным занятием. Особенно в чужих мирах, которые посещать он люто ненавидел. Да и было у Сейшелия предчувствие, что Таталем Со попросту погибнет, не понимая, что в радуге миров есть куда более могущественные монстры, чем он сам и тщедушные инсектоиды — это не тот противник, на которого нужно ровняться.
По идее, стражу-Хранителю законов очень бы хотелось, чтобы роковую ошибку молодой сотник, который, по сути, только вступил на эту должность, совершил хотя бы не в этом мире. Хотя странная забота, а это действительно была именно она, тут Сейшелий всё же обдумав ситуацию, был согласен с интендантом Леуром, вызывала тоже опасения. Как и этот его выводок арахнидов под его началом, правда с ними всё оказалось более чем понятно, таким образом Таталем Со хотел почтить память старого десятника Ирчина. Об этом примичательном гоблине даже страж Сейшелий слышал и в какой-то мере действительно уважал, такое огромное стремление к жизни и личной силе. Всё же такой искренней и неистовой ненависти у аристократов не вызывал ещё ни один на его памяти обычный гоблин.
Вообще уникальный случай, когда всего лишь десятника не смогли убить. Настоящая легенда, злой настолько, что его даже яды не брали, как любили говорить среди стражей храма, но в целом удивляла как раз его осторожность на протяжении всей жизни. Казалось, он постоянно ожидал нападения и глаза у него были даже на затылке, но как итог, ему ни великая удача, ни огромный боевой опыт помочь так и не смогли, так и сгинул в мире жуков. Внезапно, теперь Таталем Со таким вот образом решил увековечить имя старика, потому как его выводок в городе и даже за его пределами не называют никак иначе, чем дети старика Ирчина. При том, что своих он так и не завёл, после того случая, когда, кажется двадцать лет назад на его дом напали отморозки, перебили и его молодую жену, и детей. О той резне, которую устроил тогда ещё молодой десятник Ирчин, не меньше года вспоминали. Семнадцать банд пригорода, более двух сотен разбойников и отморозков всех мастей он хладнокровно зарезал всего за две ночи, ведь доподлинно узнать, кто именно это сделал, ему узнать не удалось. Вот и были уничтожены вообще все в северной части пригорода Когтей Зарема. Такой тихой зимы в городе ни до, ни после не случалось. Причём десятник Ирчин даже не скрывал своих действий, да и с последнего места расправы даже уходить не стал, так и сидел во дворе особняка, рядом с пылающими зданиями, весь в крови, словно искупался в ней, а подле него у ног головы сорока наёмников с отрезанными ушами. Помимо прочего, когда стража из города под утро всё же прибыла на пепелище для разбирательств, они так и стояли, целая сотня воинов, не решаясь войти во двор, лишь наблюдая как десятник Ирчин насаживал уши этих тварей на нить, делая своего рода бусы. Притом прибывшие полусотник и сотник, тогда ещё живой Артес, так и не решились его сразу же окликнуть, сказав запавшие в душу Сейшелию слова: «Не стоит гневить богов и трогать их воплощения».
Причём страж видел тогда десятника Ирчина, прибыв по приказу старшего жреца Тежара, проверить возможный прорыв демонов и захват ими тела этого воина. Ибо хоть артефакты молчали в тот раз, но аура смерти и его безумные глаза не вызывали сомнения, что это не гоблин. По сути страха у десятника Ирчина тоже не было. В итоге начальство просто дождалось, когда он сам вернётся в казармы. Так ведь бесцеремонный десятник ещё год в этих своеобразных бусах ходил, напоминая о произошедшем и пугая окружающих. Впрочем, наверное, поэтому к его очередному безумному шагу по изучению хитинового покрова и отнеслись так прохладно, не придав значения столь безрассудному поступку.