С другой стороны проходит процесс изучения экономических задач разделения труда в зависимости от такой социальной организации, целями которой являются смена поколений и воспитание в атмосфере личной свободы. Оба эти направления исследований независимо друг от друга будут обеспечивать постоянную информационную поддержку управляющей власти.
Ни в одной области интеллектуальной деятельности наша гипотеза свободы от традиции не будет иметь большей ценности для создания Утопии, чем здесь. С самого начала земное изучение экономики было бесплодным и бесполезным из-за массы непроанализированных и пунктирно намеченных предположений, на коих оно основывалось. Игнорировались факты, что торговля есть побочный продукт, а не существенный фактор общественной жизни, что собственность есть пластичная и изменчивая условность, а стоимость способна к безличному обращению только когда к ней предъявлены самые общие требования. Богатство измерялось биржевыми мерилами. Общество рассматривалось как почти безграничное число взрослых индивидуумов, неспособных ни к каким иным союзам, кроме деловых товариществ, а способы конкуренции считались неистощимыми. На таком зыбучем песке и выросло здание, которому старались придать вид солидности, точной науки – со своим «научным жаргоном» и законами.
Наше освобождение от этих ложных представлений благодаря деятельности Карлейля, Рёскина и их последователей – более кажущееся, чем действительное. Старая громада все еще давит нас, разные строители подправляют и перестраивают ее, местами подставляют под нее подпорки и даже порой слегка облагораживают фасад. Вывеску со словами «Политэкономия» закрасили, вместо нее теперь другая: «Инновационные Экономические Науки». Но от старой версии они отличаются разве что беспродуктивностью пестования всяческих адамов смитов[17] и отказом от уймы неверных обобщений (на новые, по-видимому, просто нет умственных сил). В дебрях этих наук мы на Земле блуждаем, точно в лондонском смоге, и ничего не находим там помимо неудобств; их типичные представители расположены к популизму и кликушеству, требуют уважения к себе как к экспертам и рвутся к скорому политическому использованию своего положения. Что касается Ньютона, Дарвина, Дальтона, Дэви и Адама Смита – эти хотя бы не играли в знаменитостей, а оставались просто философами и учеными.
Однако даже в своем нынешнем явно нездоровом и неэффективном состоянии корпус экономических наук должен продолжать борьбу. Пусть пока в этих науках мало, собственно, научности, а больше плавающей в мутной водице статистики, ничего не поменяется, покуда изучение общественных союзов, а также основ организации производства с твердой опорой на географию и физику не создаст возможность построить для экономической науки прочный фундамент.
§ 4
Заметьте: все прежние Утопии были сравнительно небольшими государствами. Та же платоновская Республика, к примеру, была меньше обыкновенного английского города, и никакого различия не делалось между семьей, общиной и государством. Платон и Кампанелла – хотя последний и был христианским священником – возводили коммунизм в крайнюю его степень, даже устанавливали коммунистическую общность мужей и жен – эта идея доведена была, наконец, до применения в скандально известной коммуне Онайда[18]. Коммуна ненадолго пережила своего основателя, по крайней мере, в том, что касается коммунизма, ввиду сильного индивидуализма ее сынов. Томас Мор тоже отвергал частную собственность и устанавливал полную общность, а из утопистов, появившихся в эпоху Виктории, к тому же склонялся Кабе. Но коммунизм Кабе был коммунизмом типа «свободного товарооборота»: вещи становились вашими только после того, как вы их реквизировали. По-видимому, то же самое предлагает и Моррис в своей утопии. По сравнению с предтечами у Беллами и Морриса больше чуткости по отношению к индивидуализму, и они так далеко отходят от прежнего единообразия, что можно даже усомниться, будут ли впредь писаться коммунистические утопии. Такая утопия, как та, которую я предлагаю читателям, написанная в начале двадцатого столетия, после почти векового спора между коммунизмом и социализмом, с одной стороны, и индивидуализмом с другой, является как бы своего рода выводом, или заключением, этого спора. Обе стороны так перекроили и настолько изменили свои первоначальные программы, что, по правде говоря, выбор между ними был бы труден, если бы не ярлыки, все еще приклеенные к их вождям. Мы, принадлежащие к последующему поколению, ясно видим: по большей части спор разгорался из-за смешения вопроса количественного с качественным. Беспристрастному наблюдателю ясно, что как индивидуализм, так и социализм, доведенные до крайности, являются чистейшей нелепостью. Первый превратил бы людей в рабов богатства и насилия, второй сделал бы их рабами государства, а истинный, разумный путь пролегает между этими двумя крайностями и далеко не по прямой линии. К счастью, прошлое мертво и давно хоронит своих умерших, и в наши функции не входит решать, на чьей стороне победа. В те самые дни, когда политический и экономический строй жизни становится все более социалистическим, идеал человечества отчетливее склоняется в сторону индивидуализма.
17
Адам Смит (1723–1790) – шотландский экономист, философ-этик; основоположник современной экономической науки.
18
Коммуна Онайда – религиозная община в городе Онайда штата Нью-Йорк, основанная Джоном Хамфри Нойесом в 1848 году и просуществовавшая до конца 1870-х годов. В общине доходы и имущество делились на всех в равных пропорциях, практиковались групповой брак, сохранённый половой акт и взаимная критика.