§ 2
Он оказался довольно приятным человеком, пусть и склонным к самолюбованию. Нам едва удавалось ввернуть слово в его цветистую речь – а говорил он о многих вещах, производя необычайно странное впечатление именно здесь, в этом мире разума и порядка. Касаясь в разговоре иных проблем, он отзывался о них так, что казался прямо-таки неразвитым. Увидав электрический трамвай, пересекавший долину, он не сдержал язвительной усмешки. Домам и шале в долине тоже перепало.
– В них нет ничего изящного, – говорил он. – Они только портят вид своими вычурными крышами и шпилями.
– Но взгляните, – протестовал я, – как они оживляют пейзаж. Они очень милы и, по-моему, удачно распланированы.
– А что мы знаем о тех красотах, которые заменили эти коробки? Как не стыдно нам, людям, уродовать лик матери-Земли. Эти разноцветные пятна похожи на сыпь от бактериоза – и болезнетворным началом как раз-таки и являемся мы!
– Так можно отозваться о любых проявлениях жизни, – скептически заметил ботаник.
– Вовсе нет. Жизнь – естественную жизнь, которую ведут растения и кроткие создания, населяющие леса и горы, – нельзя так назвать. Они – часть природы, они – румянец изящных ланит. А эти дома, трамвайные пути, все остальные непотребства – они же омерзительны. Я попросту презираю эти выдумки – все бы отдал, лишь бы их не было. Признаю лишь свободное и естественное существование!
– Но у вас-то, у самого – есть дом? – поинтересовался я.
Он тактично проигнорировал мой вопрос, продолжая восхвалять красоты девственной нетронутой природы. Гордым жестом он ежеминутно откидывал назад свои длинные светлые волосы тевтонского поэта – и, будучи всецело поглощен собственной особой, все внимание сосредоточивал на себе, и до конца нашей прогулки он держался особняком, нанизывая на самое себя все темы разговора, какие только есть под солнцем, тем иллюстрируя великолепие своей скромной персоны и сетуя попутно на глупость, неестественность и отсутствие логики у сограждан. У него были твердые взгляды на крайнюю простоту всего, что люди в своей бестолковости смешали. Он заработал значительное, как мы поняли, состояние, изготавливая пластинки для музыкальных автоматов – или каких-то местных музыкальных инструментов по типу механического пианино, – и все имеющееся свободное время тратил на проповедование в городах и весях необходимости «возвращения к природным истокам, простым решениям и простой еде». Занимался он этим исключительно искренне, по чистейшему зову сердца, и в нас видел таких же непризнанных гениев доброты. Мне же показалось, что этот тип одержим настоящей манией читать лекции – встретив нас, он не пожелал упустить удобный случай. Он сообщил нам, что читал лекции по озвученным вопросам в Италии, а теперь идет через Альпы в Саксонию.
– Никогда не упускаю случая кого-нибудь просветить, – рассказывал он, донельзя собой довольный. – Обратите внимание на мой костюм, к слову. Он – идеал естественной одежды, сшит на простую нить из самых простых материалов. Специальный заказ, обошелся в немалую сумму… Мир настолько испорчен, что утратил последнюю естественность, и теперь за нее надо платить! – Сказав это, он погладил себя по волосам. – Если даже и сыщешь что-нибудь естественное, приходится отмывать это от современных условностей – как золото от песка!
– А я-то думал, что всякая одежда является отступлением от естественного состояния, – заметил я.
– Ничуть! – воскликнул он. – Ничуть! Вы забываете природное тщеславие человека. – С его стороны праведный гнев вызывали наши «копыта» (так он называл сапоги) и «оболванки» (шляпы). – Не забывайте, что человек – истинный царь зверей. Ему положена необузданная грива! – При этом он энергично потряс головой.
Впоследствии, когда мы завтракали, он в ожидании заказанных им «естественных» яств еще более разговорился.
– Животное царство и растительное, – говорил он, – так резко разграничены, что, право, я не понимаю, как можно смешивать их. Это, по-моему, большой грех. Я совершенно ясно разграничиваю их в применении к моей собственной персоне. Никаких животных веществ внутрь я не принимаю и не употребляю никаких растительных веществ извне – видите, как я просто и логично разрешаю этот вопрос. Одежда моя состоит из кожи и шерсти, и я ничего не ем, кроме хлеба, плодов, орехов, трав и тому подобного. Самодисциплина такого рода – это обязанность современного человека, ибо в этот мир он прибыл лишь свидетелем и покорным послушником Простоты в природе. Все эти люди, – рукой он сделал широкий жест, как бы показывая, что мы не включены в число «этих» людей, – с головы до пят окутаны иллюзиями и живут заблуждениями. Как мне их жаль!