Не наткнулся ли я на совершенно безнадежную несовместимость? Было ли это reductio ad absurdum[21] моего видения, должно ли оно, пока я сидел, меркнуть, растворяться и исчезать у меня на глазах?
Отрицать существование нашего белокурого собеседника невозможно. Если эта Утопия действительно должна воспроизводить наш мир зеркально, от территорий до индивидуумов, то людей такого сомнительного сорта здесь, вестимо, немало.
Увы, не все одарены способностью и желанием использовать жизнь во всей ее целости. Служение истине – это привилегия избранных, а красноречивые глупцы, загромождающие все выходы мышления, не останавливающиеся ни пред какой бы то ни было несообразностью, вечно возражающие, вечно все путающие, перед всеми мелькающие, найдут себе еще более обширную сферу действий при свободе в Утопии.
Они продолжали все спорить, ботаник и наш белокурый собеседник, пока я мысленно разрешал эту задачу. И их спор представлялся мне поединком между воробьем и черепахой – оба держались упорно своего пути, не обращая внимания на выпады противника. Дискуссия со стороны казалась очень оживленной, как бы не дошло до рукоприкладства!
– Вы не понимаете моей точки зрения, – постоянно повторял белокурый, теребя свои длинные волосы, и без того всклокоченные во время жаркого спора, – и нарочно уходите от моей доказательной базы.
– А вы, – вторил ему ботаник, – попросту отказываетесь видеть дальше своих потешных заблуждений о соразмерности сил в природе!
– М-да, – протянул я, закурил другую папиросу и вновь углубился в свои мысли.
Доказательная база, ну только подумайте. Так рассуждают все интеллигентные глупцы во всем мире: изобретают доказательства и блестящие силлогизмы, поражая своим веселым остроумием, выставляя себя необоримыми. У них своя база… Мы «занимаем свои позиции», глупенькие спорщики, мы не видим друг в друге правды, не хотим терпеливо констатировать и переформулировать, честно приспосабливаться и планировать, так и остаемся – каждый при своей нелепице. В каждом из нас есть что-то от Гладстона[22], и мы до точки невозврата склонны отрицать, что переобулись в воздухе.
Не беда, когда приходится иметь дело с такими субъектами, как наш белокурый паганист – на таких людей не стоило бы и внимание обращать. Значительно хуже, если из того же теста оказываются сделанными люди, именуемые лидерами мнений, люди, управляющие массами, сильные и высоко забравшиеся.
Когда видишь, какими несправедливыми они могут быть, как упорно они не поддаются убеждениям, какими узкомыслящими они оказываются именно в тех случаях, где необходим широкий взгляд на вещи, как мало у них доброты – тогда зарождаются и растут сомнения, как туман, заволакивающий эту долину в Утопии, скрывающий ее от взгляда, превращающий ее обитателей в призраков, а ее порядок и счастье – в большой вопросительный знак…
Если когда-либо вообще народится какая-нибудь Утопия, то у всех ее обитателей должна быть общая, ясно осознанная цель и упорная, стойкая воля – чтобы свести к минимуму ущерб от всех несгибаемых эгоистов. Необходимо что-нибудь настолько широкое и глубокое, чтобы потопить весь мировой эгоизм. Утопию нельзя создать за один день, единым порывом. Моя Утопия не могла родиться случайно из анархии. Ее должны были строить силы, связанные одной целью. Говорить же о разумном управлении, о хорошо откалиброванной экономической системе, о достойном социальном устройстве, о справедливых законах, не говоря о том, каким образом всего этого достигли люди и как это поддерживается в борьбе с изменчивостью мысли, незрелыми фантазиями, страстями и самомнением – значило бы строить дворец без окон, без дверей. Я об этом не подумал, приступая к своей задаче.
Где-то в этом мире должны быть достойные люди, полные противоположности нашему собеседнику – самоотверженные, смелые, благородные и настойчивые в достижении цели. Должна существовать и литература, выражающая их идеи, чьим материальным воплощением и является Утопия-модерн. Должна существовать и некая организация, которая сплачивает тех людей. Кто же они? Обособлены ли они в особую касту, принадлежат ли к особой расе или организации вроде церкви? Но тут вспомнились слова нашего собеседника, заявившего, что он не принадлежит к «самозваным патрициям».
Сначала меня это выражение поразило своей странностью, но затем я стал соображать, что в нем-то именно и заключается выход из затруднения.
22
По-видимому, подразумевается Уильям Юарт Гладстон. Гладстон (1809–1898) – видный политический деятель Англии во второй половине XIX века, вождь либералов. В молодости был тори и протекционистом, но потом начал «леветь» и уже в 1847 г. сделался умеренным тори, примыкая к так называемым «пилитам» (сторонникам левого тори Роберта Пиля).