Несомненно, для всех провинившихся впервые и для всех нарушителей закона моложе двадцати пяти лет в Утопии-модерн будут изобретены меры предупредительные, в некотором смысле врачебные. Для детей и юношества будут учреждены школы и коллегии, выстроенные в красивых, здоровых местностях, где будет меньше свободы и больше дисциплины, чем в обыкновенных школах и коллегиях для свободных детей. Места обучения должны быть отдаленными и уединенными. Доступ туда свободным людям будет воспрещен, дабы никакого соблазна не доходило туда, где будут воспитываться предрасположенные к пороку девушки и юноши.
По истечении отведенного срока воспитанники и воспитанницы этих школ будут возвращаться в общество. Но что же делать с остальными, с порочными и болезненными людьми старше двадцатипятилетнего возраста, с рецидивистами? Как будут с ними поступать в благоустроенной Утопии? Наш мир – мир мстительный, но государство в Утопии будет располагать той силой, которая необходима для применения милости. Преступник будет спокойно удаляться из среды остальных людей. При этом удалении не будет ни барабанного боя, ни срывания эполет, ни плевков в лицо. Удаление будет сопровождаться гласностью лишь в такой степени, в какой это необходимо для предупреждения возможной несправедливости.
Конечно, не будет никаких казней, никаких пыток. Видимо, в Утопии будут усыплять мутантов – только что родившихся младенцев с зародышами опасных для общества болезней, с неправильным развитием, с чудовищными отклонениями от нормального типа. Заботу обо всех остальных государство примет на себя, равно как и ответственность за их существование. Может быть, в природе нет справедливости, но для всякого благоустроенного общества идея справедливости должна быть священна. Жизни, которым государство дозволило начаться, не должны быть оборваны смертью из-за отдельных лиц, чью халатность государство никак не могло предусмотреть, которых не предупредило соответственным воспитанием. Преступность – мерило государственного падения, всякое преступление является преступлением общества в конечном счете. Но даже за убийство в Утопии не будут казнить.
Я сомневаюсь даже, будут ли в Утопии тюрьмы. Нет людей достаточно разумных, добросердечных и дешево оплачиваемых, для того, чтобы обслуживать тюрьмы так, как они должны обслуживаться. Разве что изберут какие-нибудь острова, лежащие в стороне от обычных морских путей, и на эти острова государство будет ссылать своих отверженцев. Из последних многие, вероятно, будут довольны своим уходом из мира педантов.
Разумеется, государство оградит себя от рождения детей этими ссыльными. Это должно быть первым условием ссылки. Может быть, придется даже превратить эти острова в своего рода монастыри, мужские и женские, но, с другой стороны, если судить по литературе касательно данного предмета, недостаточно проверенной критикой, можно обойтись и без разделения полов.
Наблюдать за этими островами будут крейсирующие вдоль побережья суда. Постройка судов на них будет воспрещена – и берега, видимо, придется-таки охранять вооруженными силами. Но во всем остальном всем этим отверженным будет предоставлена полная свобода. Если государство и станет вмешиваться во внутреннее управление этими островами, то разве только для предотвращения полицейскими мерами проявления жестокости, попыток к установлению тирании и для обеспечения свободы передвижения тем из отверженных, кто пожелал бы переселиться на другие подобные острова. Безумцы, конечно, будут нуждаться в заботливом уходе и контроле, но нет никакой причины, почему бы островам безнадежных пьяниц, например, не пользоваться фактической автономией, под наблюдением резидента и стражи. Я уверен, что общество пьяниц могло бы организоваться, несмотря на свою порочную привычку, и устроить себе сносное существование. Не знаю, почему остров пьяниц не мог бы самоуправляться, возводить у себя общественные постройки, заниматься промышленностью и торговлей.
– Вы живете не так, как мы живем, – сказало бы им государство. – Но вот вам свобода и сочувственное общество подобных людей. Избирайте своих весельчаков-правителей, варите пиво, выкуривайте спирт. Вот вам виноградники, ячменные поля, хмельники. Поступайте как вам угодно. Что касается нас, то мы будем заботиться лишь о том, чтобы вам не попадалось под руку ножей, а в остальном живите себе во славу Божью.
Вы только вообразите себе большой пароход с отверженцами, стоящий у пристани на острове неизлечимых мошенников. Команда вся на местах, готовая во всякую минуту оказать помощь в случае необходимости, а капитан на мостике радушно прощается со своими пассажирами, но не спускает глаз с багажа. Новые граждане этой своего рода свободной республики, каждый с принадлежащими ему вещами, крепко завязанными и запакованными, толпятся на палубе и с интересом вглядываются во все то, что происходит на берегу. В этой толпе немало оживленных лиц с умными и проницательными глазами; если бы мы случайно стояли рядом с капитаном – узнали бы немало двойников наших земных бонз, домовладельцев из элегантных, богатых кварталов Лондона. На пристани нет народа, которого туда, конечно, не пускают, только два или три правительственных чиновника стоят там в ожидании парохода; но за решеткой, отделяющей пристань, видно немало франтоватых людей, ожидающих там новых граждан в расчете на наживу. На громадном здании висит вывеска, обозначающая, что это таможня – население острова вернулось к этому продукту доисторических порядков, а за таможней, по дороге в гору, ярко расписанные стены комфортабельных отелей привлекают взоры публики, сходящей с парохода.