Мика промолчал. Чего Фрэнку не понять – так это того огня в груди каждого американца, который вспыхнул после Перл-Харбора, после раны, нанесенной японским вероломством. Слишком давно не жил Фрэнк в Сиэтле.
Фрэнк показал на груду красно-белых шаров, сложенных возле дома.
– Видишь вот это? Они набиты песком. Когда прилетают бомбардировщики, люди должны гасить пожары, бросая их в пламя. А вот эти цементные баки с водой – они для бригад с ведрами. Но все знают, что против мощи зажигательных бомб они неэффективны. Сколько человек погибло в первом налете на Токио? Девяносто тысяч? Если «Б-29» полетят на Хиросиму, этому городу придет конец.
Фрэнк вывел Мику на мост, дошел до середины и остановился. Мост Мотоясу был Мике знаком по аэрофотосъемке. Река струилась под ним, безмятежная в вечерних сумерках. Над синими холмами блеснула молния, упали капли моросящего дождя – прохладного, но освежающего.
– Странно, что мы чувствуем такие вещи, как дождь, – сказал Мика, подходя к стоящему у перил Фрэнку.
– Мертвые испытывают то же, что и живые, – ответил Фрэнк. – Даже боль.
– Мы ощущаем боль?
– Коснись пламени, и почувствуешь его жар, хотя ощущение быстро рассеется. И ты здесь не умрешь, Мика. Сунь голову в реку на час и увидишь, что будет.
Серое небо грозило накрыть собой город, но на северо-западе над горизонтом несмело пробивался белесоватый свет.
– Когда я мальчишкой приехал в Хиросиму, мы летом плавали в реке. И по очереди прыгали с моста – на девчонок произвести впечатление.
– И получалось?
Фрэнк усмехнулся:
– Нет. – Он показал на дальний берег, где наступающий прилив поглощал песчаное русло. – Во время отлива мы играли в бейсбол в русле реки. Меня мальчишки травили за слова, что «Янки Нью-Йорк» – лучшая в мире команда.
– Ну так это ж правда. В смысле, Рут, Гериг, Ди Маджио. Кто может быть лучше?
– Они считали, что хиросимский «Карп».
Мика представил себе, как Фрэнк играет в бейсбол на обнажившемся в отлив берегу. Он почти слышал удар мяча в кожаную перчатку, щелчок биты, посылающей мяч в небо.
Из серого тумана возникла женщина в однотонном черном кимоно. Она покачивалась из стороны в сторону, будто ее шатало ветром. В руках она что-то держала, и по ее щекам двумя хрустальными струйками лились слезы.
Мика ощутил какое-то напряжение, когда она вступила на мост, и по взгляду Фрэнка и его выступившим скулам было видно, что у него похожее ощущение. Мика подался к нему:
– Кто она?
– Не знаю. Но на ней похоронное кимоно.
Женщина, на вид лет двадцати пяти, прошла мимо Фрэнка и оперлась о перила. У нее были впалые щеки, запавшие глаза и бледная кожа. Поднеся к губам дрожащие руки, она что-то сказала непослушным голосом, потом раскрыла ладони – и из них выпорхнули клочки бумаги, медленно спускаясь к реке.
– Что она делает? – спросил Мика.
– Молится о своем умершем ребенке. На тех клочках, которые она бросила, либо нарисован Дзидзо – это такой буддистский бодисатва, который защищает детей, либо написано «во имя…» – и имя души, которое дал ребенку буддистский священнослужитель.
– А что она приговаривает?
– «Наму Дзидзо, Дай Босацу». Это значит «Не оставь нас». Понимаешь, она верит, что вода течет через мир теней и через Сай-но-Кавара, где находится Дзидзо. Если Дзидзо найдет ее бумажки, он сохранит ее ребенка.
Клочки бумаги у женщины закончились. Она немного постояла, не отрывая взгляда от реки, потом пошла прочь, пошатываясь, и скрылась во мраке.
– Интересно, отчего умер ее ребенок.
– Война. Люди голодают, ходят болезни. Миллионы бумажек могут приплыть к Дзидзо, но это никого из них не спасет. – Фрэнк вдруг заговорил решительнее. – Пойдем. Нам еще многое надо увидеть.
Они перешли мост и оказались в районе, который Фрэнк назвал Саругакутё-Сайку-мати. Чем дальше они шли, тем знакомее Мике становилась местность.
– Я на этой дороге был. Ехал вчера по ней на трамвае.
– Это одна из главных дорог в городе. Ты, наверное, когда вчера ходил на разведку, заметил штаб командира дивизиона.
По тротуару застучали массивные капли дождя. По дороге сквозь ливень медленно ехал поток мужчин, женщин и детей в фургонах, телегах и на велосипедах. Лица их были суровыми масками, темные глаза лишены жизни и полны отчаяния.
– Это беженцы? – спросил Мика.
– Ваши листовки действуют. Конечно, на одного бегущего из Хиросимы приходятся потоки беженцев из сожженных городов. В селе беженцы могут найти безопасность, но не пропитание. Человек будет умирать от голода на берегу щедрого моря, в середине поля риса. – Фрэнк показал на длинную очередь: – Они ждут раздачи продовольствия, надеясь, что правительство их спасет. Но что значит одна жизнь для правительства, ответственного за гибель миллионов?