Пускаясь вниз по Индигирке, я не надеялся встретить даже камни, не говоря уже об утесах, – где уж тут, когда берег низмен и болотист, – и я завидовал группе Протопопова, которая сделает интересное пересечение отрогов Кех-Таса.
Но плавание по Индигирке принесло много неожиданностей. Прежде всего река оказалась гораздо более мощной и быстрой, чем мы предполагали.
Как только мы выплыли из лабиринта островов, лежащих у устья Эльги, мы увидели широкую реку, несущую свои воды с бешеной скоростью. Мне в моей легкой лодочке было нетрудно переходить из протоки в протоку и приставать к утесам, но мои спутники скоро оказались в тяжелом положении: ветка с двумя бревнами да еще с брезентовой лодкой на буксире оказалась неповоротливой. Чтобы догрести от одного берега к другому, приходилось долго работать веслами, а за это время лодки уносило на много километров вниз. Поэтому нам сразу пришлось разделиться: я приставал к утесам и производил наблюдения, а Салищев плыл дальше и ждал меня через каждые 10–20 километров.
Моя лодочка была так мала, что, когда я ложился, мое тело заполняло ее целиком, и так неустойчива, что обернуться назад в ней нельзя, можно только слегка повернуть голову. Чтобы посмотреть назад, надо обязательно повернуть всю лодку.
Немного жутко плыть в такой скорлупке одному по большой реке. Лодка вздымается на плоских волнах стремнины и вертится в многочисленных водоворотах. Из всех рек, которые мне приходилось проплывать, Индигирка самая мрачная и страшная по своей мощи и стремительности.
Вскоре мы убеждаемся, как неверны сведения, собранные Майделем в низовьях Индигирки от местных жителей, вероятно никогда не ездивших сюда.
Покрытые лесом горы начинаются по обоим берегам от самого устья Эльги, а у Нелькана (реки, впадающей ниже Тарын-Юряха) на правом берегу вместо предполагаемой низменности поднимаются громадные темные горы с пятнами снега на вершинах, частью закрытых тучами.
На следующий день высокий горный хребет появляется и на левом берегу реки. У устья Неры, большого правого притока Индигирки, черные, голые, еще более высокие горы, покрытые обильными снегами. В виде зубчатых стен по гребням и вершинам выступают жилы гранита, придающие горам еще более мрачный и фантастический вид.
За Нерой долина Индигирки сразу суживается, течение все более и более ускоряется. С обеих сторон большие утесы и горы, покрытые облаками. Уже несколько дней идет дождь. Для первой ночевки приходится ставить палатку на узкой полосе галечника: каменистый склон слишком крут и на него не взберешься. К вечеру мы с ужасом убеждаемся, что вода необыкновенно быстро поднимается, река буквально вздувается. За час подъем воды достигает 10 сантиметров, а до нашей палатки от воды всего три четверти метра. Ночь проходит тревожно, я много раз выглядываю из палатки и вижу, что вода поднимается все выше и выше. В шесть часов утра приходится сняться с лагеря: вся площадка залита и вода уже лижет вход в палатку.
В течение следующих 10 дней вода в Индигирке упала так же быстро, как поднималась. Еще день плавания по бешеной реке, на быстринах скорость доходит уже до 15 километров в час. Возле утесов плыть опасно: вода с силой бьет в них и от выступов идут гребни валов. Но мне надо держаться возле самых утесов, чтобы их изучать. Работа требует большого напряжения: нужно одновременно править веткой, глядеть на утес, зарисовывать складки пластов, записывать, фотографировать. Как назло, много интересных складок, а чуть положишь весло – ветку в водовороте поворачивает и наносит боком на вал под утесом. А если захлестнет волна, скорлупка тотчас потонет. При таком стремительном движении вдоль утесов надо еще уловить момент, чтобы пристать, – нельзя же проезжать мимо утеса, не осмотрев его. И вот смотришь, нет ли у подножия утеса камня, за которым затишье, и на быстром ходу круто подворачиваешь к берегу, стараясь, чтобы нос лодки попал как раз за камень, иначе снесет или опрокинет.
К вечеру проплываем устье Ольчана, за ним утесы становятся еще грознее. Одна за другой три воющих и шипящих стены проносятся мимо меня. Но вот река мчит прямо на отвесные скалы четвертого утеса, которые острыми зубцами разрезают воду, ревущую и пенящуюся в больших валах. Работая изо всех сил веслом, едва ухожу от страшного утеса, и еще не успевает мелькнуть мысль: «А что случилось здесь с грузовыми лодками?» – как вижу их у берега.
Оказывается, опасаясь утеса, они свернули в протоку у правого берега между галечными отмелями, которая казалась глубокой, а кончилась мелким перекатом. Брезентовую лодку долго тащили по камням, и дно ее, наверно, протерлось.
Становимся на ночлег, перевертываем лодку; действительно, во внешнем брезенте дыра, и надо наложить заплатку.
Утром, пока Конон чинит лодку, мы с Салищевым решаем сходить на соседнюю гору в надежде увидеть на востоке или севере пресловутую низменность Майделя.
Поднимаемся на склон крутой горы, вершина которой скрыта в облаках. С высоты открывается вид вниз по долине Индигирки, низменностей и болот здесь никаких нет. Несколько горных цепей, из которых самая большая закрыта облаками, пересекают реку к югу от Ольчана. Цепи эти идут в широтном направлении, поперек реки, и Индигирка разрезает их по узкой долине, местами превращающейся в настоящее ущелье. Особенно интересны громадные террасы в долине реки на высоте от 10 до 350 метров. Ровные поверхности террас указывают на то, что не так давно вся эта горная страна была гораздо ниже, затем начала подниматься, а Индигирка в это время энергично прорезала свое ущелье.
На этой вершине мы с Салищевым окончательно убедились в том, что нами открыт новый большой хребет. Уже когда мы доплыли до Неры, стало ясно, что цепи левого берега Индигирки продолжаются к востоку от реки. Теперь, глядя на бесконечные горные гряды, преграждающие горизонт на севере и юге, я понял, что мы находимся в сердце огромного хребта. Припоминая описанные Черским на его пути из Оймякона в Верхне-Колымск высокие безлесные цепи, уходившие на северо-запад, и сопоставляя это со сведениями других путешественников, прошедших по Верхоянско-Колымскому тракту, о направлении хребта Тас-Хаяхтах, я решил, что огромный хребет тянется непрерывно от Полярного круга через Индигирку до Колымы. В него входят и хребет Тас-Хаяхтах на севере, и таинственный Кех-Тас на левом берегу Индигирки, и те высокие цепи, которые синеют, перед нами, и Улахан-Чыстай Черского.
Эти выводы о существовании единого громадного хребта подкреплялись и геологическими данными: и мои наблюдения, и отчет Черского – все доказывало, что здесь проходит мощная складчатая система, параллельная Верхоянскому хребту.
Возбужденные нашим открытием, полные желания проникнуть скорее на север через эти неизвестные цепи, «пустились мы к лодкам.
К полудню Конон закончил починку брезентовой лодки, и мы едем дальше. Погода начинает проясняться, и мы спешим в Тюбелях, чтобы успеть сделать там астрономические определения до прихода каравана. Но вот беда: мы не знаем, где мы! Может быть, мы уже незаметно проплыли Тюбелях и скоро попадем на знаменитые пороги? По старым картам селение Тюбелях стоит на правом берегу, немного выше Ольчана, а большая река, которую мы прошли вчера, не чем иным, кроме как Ольчаном, не может быть.
На правом берегу в лесу показывается дымок и несколько пасущихся лошадей. Мы останавливаемся. Конон уходит в лес и находит юрту, где живет семья якутов; но взрослые, оказывается, уехали на отдаленный покос, а дома остались дети, которые могли только рассказать, что до Тюбеляха еще далеко.