Выслушав балладу, все стали откровенно высказывать о ней свое мнение.
— Не понимаю паромщика, — сказал Пиль, — о чем ему горевать, раз он получил свои денежки?
— А я очень даже хорошо его понимаю, — с горячностью возразил Пошка-младший. — Человек делает свое дело, потому что оно нужное, а не просто так.
— Я упрекнула бы его только в том, что он шуток не понимает, — заметила Якоба.
— Лично я заключаю из баллады, — сказала фрейлейн фон Заватски, — что между Штейном и Маутерном много есть такого, что нашей философии не снилось.
— Возможно, — сказал Пошка-младший. — Возможно, между Штейном и Маутерном. Но уж наверняка не между Шварцой и Шварценталем. Просто непостижимо, в какую только чепуху не верят подчас люди! Например, в огнедышащих драконов! — И так как все в ожидании уставились на него, он тут же рассказал историю
10
ОБ ОГНЕДЫШАЩЕМ ДРАКОНЕ
Весной дикий виноград весь усыпан белыми зонтиками соцветий. За лето его пятипалые листья разрастаются и к осени становятся иссиня-красными, а в листве чернеют глянцевитые кисточки ягод и щебечут воробьи. Восточная стена старого кирпичного дома была густо увита диким виноградом. И вот однажды Генриетте, которая от нечего делать глазела в окно, пришла в голову глупейшая мысль. Она вырезала из сухой лозы палочку длиною с мизинец, один конец засунула в рот, а другой зажгла и раскурила как сигарету. Во рту сразу стало горько и противно, но девчонки ради глупых своих причуд готовы на все! Когда Генриетта затянулась в третий раз, с ней стало твориться что-то неладное. Голова будто наполнилась дымом, стала совсем легкой и пустой. Генриетта пошатнулась, пол заходил у нее под ногами. Вдруг она увидела перед собой плоскую чашу из матового стекла и в ней несколько мотыльков.
— Откуда тут суповая миска? — удивилась она и вдруг поняла, что заглянула в висевший под потолком стеклянный плафон. — Ах, вот оно что, — сказала Генриетта, — я лечу.
Она проплыла по воздуху в соседнюю комнату, где дядюшка Титус чинил барометр, и плавно скользнула мимо его колена, собираясь через камин выбраться из дому.
— Ты куда? — спросил дядюшка Титус.
— Я выйду ненадолго полетать, — ответила Генриетта.
— Только смотри к завтраку вернись, — сказал дядюшка Титус и тяжело вздохнул.
— Ладно, — сказала Генриетта.
Поднявшись в трубу, она вдруг услышала, что дядюшка Титус ее зовет, и спустилась.
— Ты сказала, что выйдешь полетать? — спросил дядюшка.
— Да, — ответила Генриетта.
— Тогда изволь повязать шарф, — сказал дядюшка, — в верхних слоях атмосферы уже прохладно.
Генриетта подлетела к гардеробу, нетерпеливо схватила свой красный шерстяной шарф и обвязала им шею, но сделала она это кое-как, и длинный конец развевался у нее за спиной. Однако, едва она исчезла в камине, как дядюшка снова ее вернул.
— Уж если ты надумала полетать, — сказал он, — то вполне можешь слетать в Шварценталь к кондитеру Бисквиту и купить на завтрак штук шесть его замечательных пончиков, мне — три и себе — три.