Посещение горы Синай было для А. Льюис давней мечтой, которую породили восторженные рассказы ее будущего деверя, путешествовавшего в Синай и Петру еще тогда, когда А. Льюис была совсем молода. Последующая поездка в Грецию и гостеприимство, проявленное деятелями Церкви и монахами, воскресили в ней желание предпринять такое путешествие. Однажды она действительно собралась в дорогу и уже достигла полуострова, но болезнь спутника вынудила ее вернуться. Потом она вышла замуж. После смерти мужа в 1891 г. она решила предпринять, наконец, эту поездку вместе со своей сестрой.
По собственному признанию А. Льюис, ее тогда мало занимали библиотека монастыря Святой Екатерины и тамошние рукописи. Но позже, в том же году, после публикации сирийского текста "Апологии Аристида", открытого молодым кембриджским ориенталистом Дж. Ренделом Харрисом в этом монастыре в 1889 г., она до такой степени заинтересовалась, что решила изучить сирийский язык — разновидность арамейского. Овладела она им быстро благодаря своим знаниям родственных языков — арабского и древнееврейского. Затем в результате случайного знакомства сестер с женой д-ра Харриса он услышал об их предстоящей поездке в Синай и об увлечении миссис Льюис сирийской филологией. Он позвонил им по телефону и поощрил их к поискам сирийских текстов, высказав убеждение, что в числе хранящихся в монастырской библиотеке рукописей, выполненных ранним эстрангело (сирийским письмом), может найтись еще много интересного. Он также взялся обучать их сложному искусству фотографирования рукописных страниц, с тем чтобы они могли привезти домой фотокопии всех значительных находок.
Вот таким образом паломничество в Синай, задуманное как поклонение святым местам, постепенно превратилось, к изумлению сестер, в научную экспедицию. И вместе с этим пришло крепнущее день ото дня понимание того, что им предстоит открыть нечто значительное.
"В течение нескольких недель, — рассказывает А. Льюис, — меня преследовало видение столь живо описанного мне д-ром Харрисом темного чулана, в котором стоят два таинственных сундука, набитых рукописями; в чулан этот можно получить доступ лишь в том случае, если сумеешь умилостивить владеющих им почтенных отшельников". Кстати, существование этого тайника для хранения рукописей, известного Ренделу Харрису, который, правда, не смог ознакомиться с его содержимым, так и осталось тайной для Тишендорфа.
Накануне отъезда сестер, когда друзья собрались, чтобы пожелать им счастливого пути, некоторые из гостей высказывали разного рода шутливые предположения о предметах их будущих открытий. Наибольший восторг вызвало упоминание о "Диатессароне" — давно утерянном собрании четырех Евангелий, относящемся ко II в. На замечание о том, что их, как женщин, могут не допустить в греческий монастырь, сестры отреагировали совершенно спокойно. Во время предыдущего путешествия по Греции им свободно разрешали посещать различные греческие монастыри, и они с очаровательной наивностью писали, что "общение с их обитателями было приятным и забавным". После этого путешествия А. Льюис опубликовала книгу "Картинки жизни и природы Греции" (1883), которая была впоследствии переведена на греческий язык. Это вместе с беглым владением новогреческим языком и теплыми рекомендациями от вице-канцлера Кембриджского университета обеспечило сестрам радушный прием в монастыре Святой Екатерины.
Настоятель и библиотекарь монастыря были рады побеседовать с иностранками, тем более что разговор велся на греческом языке. В ответ на вопрос, что бы они хотели увидеть в монастыре, А. Льюис, удивляясь собственной смелости, сказала: "Все ваши древнейшие сирийские рукописи". Через несколько минут ее желание было удовлетворено. Дам привели в дальний темный чулан, и здесь они увидели ящики, заполненные рукописями. Когда штук шесть или восемь кодексов было извлечено на свет для более тщательного осмотра, внимание миссис Льюис привлек самый невзрачный из них. Дальнейшее лучше всего описано ею самой:
"Рукопись имела отталкивающий вид, поскольку вся была покрыта грязью, и почти все страницы слиплись, так как никто их не перелистывал, вероятно, с тех пор, как в монастыре столетия назад умер последний сирийский монах. Я до этого еще ни разу сама не видела палимпсеста, но отец часто рассказывал нам удивительные истории о том, как старые монахи, когда пергамен стал редкостью, а бумага еще не была изобретена, соскабливали со страниц своих книг написанное ранее и писали что-нибудь другое прямо поверх старого, и как по прошествии веков старые чернила оживали под воздействием обычного воздуха и прежние слова проступали вновь, и как таким вот любопытным образом обнаружился текст Платона.
Я сразу увидела, что рукопись содержит два текста, причем оба записаны тем самым древним письмом эстрангело, которое я прежде изучала; что поверх первого были написаны жития святых великомучениц, снабженные датой, которую я прочла как 1099 г. после Александра, т. е. 697 г. н. э., и что первоначальный текст составляли Евангелия. Они были написаны в две колонки, одна из которых неизменно выступала на поля более позднего текста, так что многие слова без труда можно было прочесть, и каждое из них явно принадлежало священному повествованию. Я обратила на это внимание сестры и для пущей убедительности указала ей также, что на каждой почти странице сверху стоял заголовок — Евангелие или от Марка, или от Луки".
Остальное время сестры провели за фотокопированием трехсот пятидесяти восьми страниц палимпсеста, часть из которых приходилось отделять одну от другой, держа их над кипящим чайником. Среди найденных тогда сестрами арабских и сирийских манускриптов наиболее интересным был палестинско-арамейский сборник библейских текстов для публичного чтения в церкви, написанный на языке Христа и апостолов. Это был второй из открытых документов такого рода; первый и до тех пор единственно известный находился в Ватикане. Третий был найден в Синае Ренделом Харрисом годом позже.
Самой ценной находкой был, безусловно, палимпсест, впоследствии известный под несколькими названиями: "Сирус Синаитикус", "Синайский сирийский" или "Сирийский палимпсест". А. Льюис, по-видимому, сразу осознала уникальность своей находки, иначе она не настаивала бы на фотографировании всей рукописи, несмотря на то что сесгра и библиотекарь Галактеон отговаривали ее от этого. Однако А. Льюис еще не была тем вполне сформировавшимся знатоком древнесирийской письменности, каким она стала впоследствии, и поэтому право окончательного суждения было оставлено за ее кембриджскими друзьями, которым она покажет пленку по возвращении.
В Кембридже поздней весной — время окончания учебного года — две дамы столкнулись с некоторым скептицизмом; вообще, заставить кембриджских светил ознакомиться с фотокопиями оказалось не просто. Некоторые ни о чем, кроме каникул, не думали и собирались в дорогу; другие уже уехали. В конце июля сестрам пришлось пойти на хитрость: они пригласили к ленчу чету Беркитт. Перед поездкой Ф. Беркитт обучал А. Льюис чтению текстов, написанных на эстрангело, и вот теперь она показала гостям привезенные ею фотографии. Он сразу же увлекся ими и попросил разрешения взять около дюжины фотографий домой для более детального изучения. Через два дня от г-жи Беркитт пришло следующее письмо:
Харви-роуд, 12
Дорогая г-жа Льюис!
Фрэнк находится в состоянии сильнейшего возбуждения. Вчера вечером он переписал часть палимпсеста и сейчас ходил с ним к д-ру Бенсли, и они обнаружили, что это копия "Сирийского Кьюртона". Вы ведь знаете, существует только один экземпляр! Можете вообразить ликование Фрэнка! Он заскочил на минутку, чтобы оповестить меня, и снова убежал к Бенсли. Я решила, что это важно для Вас, и тотчас села писать письмо.
Всей душой Ваша А. Персис Беркитт.
Так было открыто древнее сирийское Евангелие, ранее известное лишь частично по кьюртоновской рукописи, которую архидьякон Тэттем нашел в монастыре Святой Марии Дейпары в Нитрийской пустыне в 1842 г.; рукопись была доставлена в Британский музей, где ее идентифицировал д-р Кьюртон, чьим именем она и была названа. Кьюртон, кстати, верил в то, что его рукопись содержит подлинный текст Евангелий, "как он был изречен самим Божественным основателем нашей святой веры, дабы сообщить нам благую весть о спасении". Эта точка зрения никогда не пользовалась широкой поддержкой. Но и в наши дни такое же исключительное значение иногда пытаются придать тексту Матфея из "Синайского сирийского".