Он вскочил на ноги и, упруго выбрасывая их вперед, пошел по кругу сначала медленно, потом все ускоряя темп, ударяя в ладоши, хлопая ими по груди, бокам, голенищам сапог.
Музыкален Витька был чертовски. Бориса всегда захватывала эта музыкальность. Особенно любил он именно «цыганочку» с медленным выходом. И, подхваченный радостным порывом, он поднялся с земли, согнулся и, отведя руки далеко вперед, ближе к Витькиным ногам, начал хлопать в такт танцу и, даже не удержавшись, попробовал подпевать, хотя знал, что у него это получается гораздо хуже, чем у Витьки, и потому не любил этого делать…
Дорогая кошечка! Когда приехал опять в Челябинск, меня на почте ожидало 12 писем, причем очень много твоих. Интересно сразу читать много писем. Беру первое. Ой, какое хорошее, хорошее письмо! Всюду «милый», «дорогой», «целую». Аж душа радуется! А вот второе: «Если тебе не интересно мне писать, то так и скажи». Дальше: «Твое отношение ко мне переменилось». И откуда вы все это берете, моя дорогая? Так вот, читаешь, то радуешься, то чуть не плачешь. Ну, в общем, я письмам был страшно рад. О том, что ты сломала руку, я узнал еще в Саратове.
Вот больно-то было! Ты же знаешь, конечно, я жалеть не умею, а писать об этом тем более не могу. Но мне очень, очень тебя жаль. Надеюсь, когда ты получишь это письмо, рука заживет. Я опять в маршевой роте. Ты спрашиваешь: «кем я сейчас есть?» Я сейчас командир танка «Т-34», по званию младший лейтенант. Ну да это чепуха, т. е. лейтенант и мл. лейтенант занимают одинаковые должности и получают одну деньгу. За письма я готов тебя расцеловать. Вот только далеко идти, а я занят: ничего не делаю. Пойду в кино. Идет замечательная вещь: «Глупый мышонок, кошкин дом, журнал и еще что-то». Ничего не поделаешь: Челябинск — не Москва. Но за некоторые письма вас, моя дорогая, надо заставить землю копать. Вы как сговорились с моей мамашей. Чего же здесь радоваться? Человек два года мечтает о фронте, получает машину (кажется, все в порядке) и опять попадает в тыл. Да в конце концов воевать-то кто-то должен? Ну, ладно, кошечка, спешу тебя «огорчить». Здесь был большой начальник. Ему понравилась моя работа, и он в виде благодарности приказал нас отправить на фронт вне очереди. Сейчас обучаю новых людей своей машины. Все хорошие, кроме одного. Написал рапорт о замене. Особенно не волнуюсь: здесь его не снимут, в первом же бою пуля снимет. Не волнуйся обо мне. Не забывай своего кота, а он тебя никогда не забудет. Танечка, заходи почаще к моей маме. Целую, Борис.
Не успел Витька как следует разойтись, когда урча подъехали остальные танки.
На броне сидели автоматчики.
Не дожидаясь полной остановки, они соскакивали на землю и тут же собирались в свой особый кружок, который разместился несколько обособленно, отдельно от танкистов.
Когда все машины заглушили моторы, Андриевский увидел пожилого солдата из Удмуртии. Тот слезал с танка задом. Потом он одернул шинель и сразу затрусил к машине Андриевского. Он делал вид, что бежит бегом. Приблизившись к гусенице, он положил на крыло свой автомат, осторожно и неумело взобрался на броню и занял свое прежнее место позади башни слева…
К Борису подошел Ларкин.
Лицо у него было странное. Он неожиданно толкнул Андриевского обеими ладонями в плечи. Тот качнулся. Ларкин его обнял.
— Поздравляю, Борька, — сказал он. Его рот в этот момент был где-то за ухом у Бориса.
— Ты чего? — спросил Андриевский, стараясь освободиться от неудобных и странных объятий.
Ларкин отпустил его, поправил съехавший набок ремень и, улыбаясь, сказал:
— Сейчас с батей говорил. Велено передать тебе поздравления. На этот раз пришел Указ Верховного Совета. С Героем Советского Союза тебя…
— За что? — спросил Андриевский. — За Румынию?
— Вроде бы за Прибалтику. Ну, конечно, учитывали и старые дела: и Румынию, и Белоруссию… Думаю — по совокупности. Самая в этом ценность, что не за один подвиг, а по совокупности…
— А ты? — спросил Андриевский.
— Чего я?
— Тоже получил?
— Мне же недавно Ленина дали…
— Неправильно, — недовольно сказал Борис, и ему в самом деле было это неприятно. — Воюем одинаково…
— Не за награды воюем, — спокойно возразил Ларкин. — Придет время, и мне дадут что положено. Ты об этом не мечтай. Ты радуйся…
— Ладно, — сказал Андриевский и засмеялся. — Значит, и бедный Боря будет Героем Советского Союза…
Ларкин тоже засмеялся, покрутил укоризненно головой и сказал деловито: