Саске неприятно передернуло, когда он оглядел ребенка. Тот, отступив на шаг назад и задрав голову, прищурился, говоря удивительно четко и внятно, не так, как дети его возраста:
— Вы забыли это у таверны, господин.
Саске перевел взгляд на протянутую ему катану.
Точно. Он оставил ее второпях на лавке, но взял ее из маленьких рук не глядя, не отрывая глаз от лица ребенка.
Его поражало в нем все: темные волосы, глаза, серьезный взгляд, четкость и рассудительность в речи и голосе, в нем было что-то такое, что завораживало и заставляло перехватывать дыхание, нечто, что изумляло и одновременно заставляло стайки мурашек бегать по коже.
Лицо ребенка было чужим. Приятное, с детской припухлостью, грязное в районе щек, но совершенно незнакомое, а Саске показалось, что он знает его всю свою жизнь.
Сдержанно улыбнувшись, Саске присел перед мальчиком на корточках, заглядывая ему в глаза, как будто пытался что-то в них найти. И, к своему ужасу, находил нечто-то, что не мог объяснить словами.
Ребенок не шевелился и молчал, кажется, он был сбит с толку и даже немного напуган. Но потом, переминаясь с ноги на ногу, он тихо и робко спросил:
— Вы шиноби?
— Да, я шиноби, — твердо ответил Саске. — Ты измазался. Мать отругает. Где твои родители?
Мальчик покачал головой.
— У меня их нет.
— А кто у тебя есть?
— Никого.
Сирота?
Саске дернул плечом. Почему-то это его обеспокоило, ребенок ему показался приятным, и то, что он — бездомная сирота, вынужденная жить в нищете и голодать, его огорчало.
— У кого ты живешь?
— Я живу, где придется, где сухо и не прогоняют, — мальчик замялся, как будто то, что он говорил, было позорно. Потом, снова взглянув на Саске, он осторожно спросил: — Я знаком с вами?
— Со мной? — Саске искренне удивился, дернув плечом. — Нет, я в этом городе впервые.
— Да? — кажется, ребенок чему-то огорчился, нахмуриваясь и отводя взгляд в сторону. — А мне показалось, что я вас знаю. Увидел вас с другим господином и подумал, что знаю.
— Подойти ко мне, — Саске поманил мальчика рукой к себе. Тот, поколебавшись, все же подошел, пряча руки за спиной и исподлобья с настороженностью смотря в лицо напротив.
Саске в упор разглядывал этого мальчика, мягко дотронувшись до его худых плеч. Он как будто судорожно пытался что-то узнать в чертах лица, в голосе, во взгляде совсем недетских глаз. Это были удивительные глаза, бездонные, пронзительные, вызывающие дрожь где-то глубоко внутри, и чем больше Саске всматривался в этого ребенка, тем стремительнее внутри него все переворачивалось и трепетало, каждый нерв, каждая клетка — все как будто проснулось, зашевелилось, и страх, и удивление, и ужас; Саске, верно, выглядел подозрительно, всматриваясь в лицо напротив, но ребенок не испугался, продолжая ожидать неизвестно чего.
Как же этот мальчик был похож, невероятно похож на покойного.
Наконец, Саске наклонился к самому лицу ребенка:
— Кто ты такой?
Мальчик молчал, кажется, в этот момент он не на шутку испугался.
Саске все больше и больше поражало одно: они, два незнакомых друг другу человека, против всех правил смотрели друг другу в глаза, как родные люди, как давно знакомые, даже с Кисаме он отводил свой взгляд, даже с матерью, только со старшим братом он мог себе это позволить.
Что о себе возомнил этот ребенок, почему Саске сам не мог оторваться от его глаз?
— Как тебя зовут? — он уже более ласково заглянул в лицо мальчика.
Тот сглотнул слюну.
— Имя мне никто не давал, я жил то в приютах, то у разных людей. С некоторых пор меня называют именем, — мальчик запнулся, — животного.
— У тебя нет имени? — изумился Саске.
Ребенок покачал головой.
— Есть, но скорее это кличка. Когда одна женщина пожалела меня и взяла к себе, у нее умер ребенок. Тогда она сказала, что я проклят и несу с собой только смерть, поэтому я всегда один. Эта женщина назвала меня Итачи (1), люди подхватили это и зовут меня как животное.
Саске отодвинулся, но плечи мальчика так и не отпустил, в немом ступоре смотря на него, в его черные глаза, на его темные волосы, на его крепкое тельце.
— Итачи?..
В какой-то момент Саске показалось, что он легкомысленно ослышался, слишком увлекшись тем, что ребенок походил на его старшего брата. Но после того как тот уверенно кивнул головой, продолжая безотрывно смотреть в глаза Саске, тот почувствовал, как внутри него все похолодело и сжалось.
— Слушай, — тихо начал он, внезапно бережно поглаживая ребенка по голове, — а ты не хочешь быть шиноби?
— Шиноби? — глаза мальчика загорелись, и он уверенно кивнул: — Хочу. Очень хочу.
— А хочешь, — Саске туго сглотнул слюну, чувствуя, как у него все затряслось внутри: он едва говорил, — чтобы я тебя учил? Хочешь быть моим учеником?
Мальчик смотрел заинтересованно и по-детски наивно, но его глаза загорелись еще больше, и он невероятно мягко и приятно улыбнулся, выдавливая смешок:
— Хочу, господин.
Большего Саске не выдержал.
Не выдержал этой улыбки.
В какой-то момент он сжал холодные руки мальчика, осторожно, но крепко, до неприятного цепко и требовательно.
Мальчик затих, но тут же, когда прошло оцепенение, попытался высвободиться, вздрогнув: он испугался, очень испугался.
— Тише, — прошептал Саске, аккуратно поглаживая узкие ладони, — не бойся, все хорошо. Я не сделаю тебе плохого, не бойся. Пойдем со мной. Я буду твоим братом, хочешь, чтобы у тебя был брат?
Ребенок застыл, показалось, что он перестал на секунду дышать.
— Брат? — мальчик нахмурился: — Я смогу называть господина братом?
Саске мягко усмехнулся, наконец-то отпуская чужие руки и смотря в глаза мальчику.
— Да, я буду твоим братом. Пора передать кому-то свои умения, а ты, я верю, станешь хорошим шиноби. Я — Учиха Саске, ты, наверное, меня не помнишь, и не вспомнишь никогда, но это неважно.
— Но вы же сказали, что мы раньше не виделись, и я не могу вас помнить, — мальчик наклонил голову набок и робко улыбнулся. — Учиха Саске-сан, — повторил он. — Вы правда думаете, что из меня получится хороший ученик? — мальчик дотронулся до чужого плаща, смотря прямо в глаза Саске, когда его пригладили по голове. — Но мне все равно кажется, что я видел вас раньше.
— Кто знает. Итачи, значит, да? Не переживай. У тебя замечательное имя, — Саске потрепал мальчика по плечу, взяв его за руку и вставая на ноги; новоиспеченный брат смотрел снизу вверх, замирая в слабой улыбке. Его глаза были полны доверия и ожидания.
Саске держал его ладонь в своей руке, маленькую и хрупкую, но довольно сильную, смотрел в его глаза и не мог насмотреться; какое-то старое забытое чувство тихого покоя и удовлетворения вспыхивало у него в груди, рождая нечто новое, странное, раньше не испытанное.
Забота старшего человека по отношению к младшему?
Итачи, ты испытывал то же?
Теперь он, Саске, был старшим братом, а Итачи — младшим. Как забавно.
Теперь он будет учить своего маленького брата, позволять спать с собой во время грозы, ночного кошмара, будет, когда его ноги устанут, брать на спину, рассказывать о шиноби, об Акацки, об Учиха, о мире и щелкать по лбу.
Он будет лучшим шиноби, он будет самым умным и смелым, как Итачи, как родной и давно умерший брат.
Саске с трепетом и замиранием сердца наблюдал, как мальчик осторожно сжимает свою ладонь, что-то с улыбкой шепча едва шевелящимися губами; откуда такое доверие к незнакомому человеку, особенно от того, кто вырос на улице, кто видел с колыбели обманы и жестокость? Откуда?
Неужели что-то в этом было?
Но Саске было уже неважно. Он сжал ладонь мальчика крепче, поглядывая в сторону таверны, где задерживался Кисаме.
«Вот мы и встретились снова, Итачи, мой брат».
***
1 — Итачи переводится как «ласка», а это животное по поверью предвестник смерти и несчастий.