Сейчас бы проснуться и вдохнуть полной грудью. И оказаться в детстве, где не было еще мировых войн и революций.
Я бы многое отдал, чтобы все, творящееся в мире оказалось кошмарным сном, тающим в лучах встающего солнца, словно туман над рекой!
Но нет спасения! И нет выхода из этих лабиринтов!!!
Фашист с ехидной усмешкой падает на пол. Мне кажется, что он знает что-то важное. Не только о том, что ждет меня впереди, но и что было со мной раньше, и о той силе, которая привела меня в сердце фашистского Рейха. Может быть, зря я его убил?
Кровь толчками выходит из рваных ран убитого, образуя лужицу. Пахнет смертью. Здесь все пропитано гибелью. Они все здесь помешанные, утонченные декаденты, безумцы, призвавшие в мир дьявола!
Я переступаю через мертвеца. Я поступаю так же цинично, как это делают все посвященные Черного Ордена СС. Мне все равно, кто лежит в луже крови. Все немцы — сейчас враги. У них нет лиц. Это все морок.
Фашисты не люди, а марионетки. И они слышат зловещие марши, заставляющие их двигаться на восток. Они верят, что Россию можно разграбить. Они думают, что фюрер и сатана защитят их. Но когда это рогатые боги не нарушали договоров? И когда было, чтобы Лукавый оказался вдруг честным малым?
Новая, странная дверь передо мною. Она похожа на те, что я видел когда-то в угольных шахтах. Я распахиваю ее и, действительно, внутри — механический подъемник. В стене две кнопки со стрелками: вверх, вниз. И все. Да, как в шахте. И куда меня поднимет лебедка, натягивающая стальные канаты? Кто ждет на выходе?
Не хочу думать об этом. Давай, родимая, вывози меня из этого ада!
Из этого круга убийств и душевных мук.
«Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины…»[23]
А ведь так и есть. Нас повязали в ночной чаще, под проклятым замком, что выстроен как летящая на восток стрела.
Но я не сойду с ума на радость фашистским экспериментаторам. Геополитики, танцующие под дудку арийского превосходства, не знают главного: мы не склонимся и не смиримся.
Я вырвусь из этой темницы духа! Более того, я унесу людям знания о том, что творится в головах нацистов! Я, как Прометей, стырю у черных богов Германии священный огонь, чтобы в его свете остальные увидели, в какую бездну, по вине эсесовцев, падает наш привычный мир.
Лифт дрогнул и начал движение.
ПАТЧ ИНСТАЛЯТОР
Пол под ногами покачивался. Кнопочки на панели управления таинственно перемигивались: вверх, вниз. Мне казалось, что лифт начал подниматься, но я не был в этом абсолютно уверен. В этом замке все может оказаться иллюзией!
И тут снова пришли голоса.
Звуки потустороннего мира нахлынули внезапно, как радиоволна, прорвавшаяся сквозь бетонные стены. Да, это смахивало на спектакль. Но это опять была не немецкая речь.
Я уже знал, что меня опять «накрыло».
Я ударил одновременно по обеим кнопкам, застопорил движение лифта.
Нет, я не хочу это слышать! Этого нет, эти голоса — они только в моей голове!
Кажется, я болен. Нормальные люди не чувствуют демонов, не видят будущее. Вот только, если не это безумие, я давно бы уже качался на березе или кормил бы лучших в мире немецких червей.
Я упал на пол, зажал уши руками, но это не помогало.
Дети или черти, прикидывающиеся подростками, трындели в моей голове:
— Мишка, мне тут шепнули, что ты — взмишник.
— Да ладно, помнишь, как в «Майне» Миша агрился, чтобы мы с тобой уровень прошли, а ты так про него. Фу, на своих тянуть — must die[24]!
— Нет, пусть он скажет: вкладывал в реал или нет! — голос насмешливый, детский, но беспощадный.
— Вы рамсы попутали, парни. Да, вложился, но для Машки. Что, довольны? — мальчишка оправдывается, срывает голос, хрипит и кашляет.
— Блин, стремно получилось… Тебе, Демон, не по фигу, что он там купил. И, вообще, спор был совсем не об онлайновской игрухе. Пошли, лучше, погуляем. У меня карманные деньги есть. Косарь — оттянемся, дерябнем «Фанты», похрустим чипсами. Так что, кто со мной? Мих? Демыч?
— Да иду, иду. На халяву и уксус сладкий. Рубль — деньги серьезные… И, это, Мишка, типа не обижайся.
— Мне Машка нравится. Понял? Она — правильная девчонка, не то, что мы.
— Хм… ну если все так не по-детски, то тогда, конечно. — не знающий жалости голос наполняется ядом недоверия. — Дружи, с кем хочешь, больше слова не скажу. Только… Смотри, как бы наша мужская дружба не рухнула.