Мария интуитивно ощущала, что вражда с американцами её семье была не нужна, и знала, что стоит ей сказать супругу о странных взглядах поляка, как есть немаленькая вероятность, что Пабло снова взбесится. И не факт, что в этот раз его получится успокоить так легко, как в прошлый.
С другой стороны, не говорить — тоже как-то…Попахивает враньем, пусть и не прямым. А её родители всегда говорили, что для гармонии в семье мужу надо доверять, верить и говорить правду, не скрывать ничего.
Здесь, в этом ярко освещенном зале со светлыми стенами, набитым целой кучей колумбийских и американских бизнесменов, политиков и силовиков, она отчетливо видела, насколько все же она не готова к роли жены человека, вращающегося во всем этом. Насколько многому ей еще надо научиться. Насколько много ей надо понять. И от этого ей было не по себе.
— Скучаете, сеньора? — Хорхе Очоа, подошедший откуда-то из-за спины, не спешил возвращаться в весело хохочущую компанию.
— Хорхе, мы же уже сто лет как договорились, что я для тебя просто Мария, — с грустной улыбкой поприветствовала друга семьи девушка. — И нет, не скучаю.
— Но выражение лица у тебя, уже прости, точно не особо веселое, — средний из братьев Очоа подбадривающе улыбнулся. — Чтобы это ни было — забудь. Просто посмотри на мужа. Может, он еще и не на вершине мира, но точно на пути к ней. И ты — рядом с ним.
— Я просто…Всё слишком быстро. Это пугает.
Вздохнув, Мария посмотрела на стакан шампанского в руке. Лопающиеся в хрустальном сосуде пузырьки словно символизировали её самоощущение.
— Знаешь, в свое время, когда отец сажал меня в седло, он дал мне кое-что понять. Если ты несешься на лошади, то нельзя бояться. Ты не должен об этом думать и переживать. Задумаешься — лошадь почувствует твою неуверенность. И хорошо будет, если под тобой будет не вздорный жеребец, — Хорхе подмигнул. — А Пабло у нас точно не смирная кобылка. Расслабься, всё отлично.
Смотря в спину отошедшему в сторону Очоа, девушка поправила волосы, убрав упавшую на лицо прядь за ушко. Вздохнула и попыталась последовать совету. В конце концов, Хорхе знал, о чем говорил.
Но расслабиться у Марии не вышло. Забыть, как на её мужа глядел Бжезинский, не получалось. При этом она пыталась заставить себя не смотреть в сторону поляка. Пыталась улучить момент и остаться с Пабло наедине — но у нее не выходило. Ни первое, ни второе.
Вокруг постоянно крутился кто-то из американской делегации, кто-то отходил, кто-то подходил — казалось, что Эскобар познакомился уже буквально с каждым, при этом с половиной, наверное, из своих новых знакомых уже заделался приятелем. Анекдоты, байки и веселые истории перемежались вкраплениями серьезного анализа про мировую экономику. Про тот же взлет японской биржи — это, кстати, вызвало небольшой спор у собравшихся, где далеко не каждый был согласен с оценками колумбийца. Финансовые рынки, впрочем, были вне зоны её интересов, а потому своего мнения на счет правоты или неправоты участвующих в дискуссии Мария не имела.
Ну а Бжезинский…он особо на глаза не попадался, больше общаясь с президентом и послом, но так и тянуло бросить взгляд в его сторону и проверить…что-то. Спроси Марию под угрозой расстрела, что именно она собирается рассмотреть в поляке — она бы ответить не смогла.
В конце концов, она решила, что расскажет мужу про Бжезинского чуть попозже, после приёма уже. В конце концов, пара часов ничего не изменят.
В машине, по дороге домой, Пабло выслушал её совершенно спокойно, хотя Мария немного побаивалась, что он снова взорвется. Но нет, муж просто кивнул, как будто услышал от нее нечто само собой разумеющееся. Лишь дернувшаяся щека намекнула, что внутри Эскобар вовсе не так безмятежен.
— Я сам виноват, любимая, — Пабло покачал головой, рассматривая пролетающие мимо дома. — Нужно держать себя в руках и лучше себя контролировать.
— Но почему ты на него вообще так разозлился? Ты же нигде с ним не пересекался, так ведь? Какой-то американский чиновник — он же вообще никак не связан с Колумбией…