Друзья Иова — Елифаз, Вилдад и Софар — пытаются утешить его и переубедить: бог никого не наказывает без вины, и поэтому, раз Иов терпит бедствия, значит, какая-то вина за ним все же есть. Их речи не убеждают Иова: слишком расходятся они с жизненной правдой, слишком «идеальны». Таким образом, широко распространенные, можно сказать, официальные концепции о воздаянии отвергаются. И только речь Елиуя сына Варахиилова производит несколько более сильное впечатление. Оказывается, грех Иова в том, что он осмеливается утверждать перед богом свою чистоту и правоту; это — образец греховного высокомерия (Иов. 33:8—11). Между тем бог гораздо выше человека, он далек от неправды, и человеку следует лишь покорно исполнять его предначертания. Вообще же люди не в силах постичь бога (Иов. 37:23). Окончательное решение выносится устами Яхве, который «из вихря» подробно говорит о своем величии и могуществе и о ничтожестве человека. Иов признает свое поражение: «Я говорил и не понимал» (Иов. 42:3). Но и бог признает, что Иов во многом прав, отвергая дешевые речи Вилдада, Елифаза и Софара. Он делает Иова богаче прежнего; остаток своих дней Иов доживает спокойно и благополучно.
Итак, непознаваемость божества, слепая покорность его воле — таков исход бунта Иова, превратившегося поистине в бунт на коленях. Ответа на «проклятые» вопросы автор так и не дал: нельзя же, в самом деле, считать ответом формулу: «Ты ничего не понимаешь, поэтому замолкни». Между тем от образа благого бога, устроителя добра и зиждителя правды, ничего не остается. Бог ставит на человеке жесточайщий эксперимент, он поддерживает в мире зло — и все это во имя каких-то высших целей? А страданиями людскими, значит, можно пренебречь? Автор уходит от этих вопросов на проторенную колею, проложенную многочисленными, очень популярными древневосточными сочинениями о невинном страдальце. Но вопросы остаются.
Книга Иова не содержит материалов, которые позволили бы ее точно датировать. Традиция, приписывающая ее Моисею (Бава Батра, 15а), представляет собой, несомненно, благочестивую фантазию. Действие здесь происходит в стране Уц (окрестности Южной Палестины), где жили племена сафских арабов, но это не более чем литературный прием. Автор, очевидно, отталкивался от древних преданий о праведнике Иове (ср. Иез. 14:14 и 20)—также, по-видимому, дань литературной условности. Язык книги испытал заметное влияние арамейского, что позволяет отнести ее к послепленному периоду. В книге Иисуса сына Сираха (49:9) (не вошедшей в канон), составленной около 200 г. до н. э., упоминается «пророк» Иов. Это дает определенный ориентир: книга Иова возникла во всяком случае до этой даты.
Книга Притч состоит из нескольких сборников, механически соединенных между собой. Это три сборника изречений Соломона. Запись последнего из них предание относит ко времени иудейского царя Езекии (715—687 гг. до н. э.). Кроме этого, в книгу Притч входят изречения «мудрецов» Агура и царя Лемуила (Лемуэля). По другим источникам эти лица не известны. Одна из частей книги (22:17; 23:12), входящая в изречение «мудрецов», совпадает с датируемой временем около 1000 г. до н. э. египетской книгой Поучения Аменемопе. Другой фрагмент этого же комплекса (23:13—14) близок к древней арамейской книге Премудрости Ахикара, составленной не раньше середины VII в. до н. э. Не исключено, однако, что во всех этих случаях мы имеем дело с ходячей премудростью, фиксировавшейся в разное время разными писателями. Если же говорить в целом, то книга Притч принадлежит к той нравоучительной литературе, которая в древности была широко распространена повсеместно на Ближнем Востоке. Известные современным исследователям древнейшие произведения такого рода, происходящие из Египта и Месопотамии, датируются III тысячелетием до н. э.
Цель книги Притч — утверждение, догматическое и категорическое, той идеологии, которая была поставлена под сомнение в книге Иова. В основе всей премудрости лежит мысль: «страх пред Яхве — начало познания» (Притч. 1:7). Автор резко осуждает насилие, присвоение чужого имущества (1:11 —19); он требует не изменять межи и не захватывать землю, принадлежащую сироте (Притч. 23:10—11). В книге клеймятся корыстолюбие (10:2; 15:27), лицеприятие на суде (18:5; 24:23—25 и др.)» взяточничество (21:14—15), ложь, убийство, лжесвидетельство, гордость, тщеславие и высокомерие (6:16—19; 13:7—10; 19:1). Встречаются здесь даже обличительные ноты — против богачей (18:12), ищущих милости у знатных и ненавидящих бедняка. Особенно много места занимают предостережения против связей с распутными женщинами (2:11—20; 5:1—20; 6:27—32; 7:6—27; 31:3) и пьянства (23:20—21; 31:4—7).