— Да ты что? — Сергей даже оглянулся, словно хотел призвать кого-нибудь в свидетели столь неожиданного поступка. — Не хочешь мне компанию составить? — И он снова придвинул к Толику стакан. — Брось, не кобенься! Давай за твой уход из школы.
Толик понял, что просто так Сергей не отступит. Он было уже заколебался и хотел взять стакан, но вспомнил слова матери о слабоволии и решительно накрыл стакан ладонью.
— Не могу, Серега! — он перебирал в уме разные доводы и причины для отказа и нашел подходящую: — Понимаешь, сегодня тренировка, и нарушать режим мне никак нельзя: скоро игры на первенство республики, меня хотят ставить в ворота.
Сергей заколебался:
— Ну хоть немного. Грамм сто для разбега.
Толик вспомнил любимую поговорку отца и усмехнулся:
— Сто грамм не стоп-кран, дернешь — не остановишься. Хочешь, чтобы меня из команды выперли? Нет уж, я лучше воздержусь. И не уговаривай.
Сергей посмотрел на ладонь, прикрывавшую стакан, потом поднял взгляд на Толика.
— Ну смотри, тебе с горы виднее. А я выпью.
Он поднял свой стакан, раскрутил его в руке так, что водка образовала в середине воронку, а по бокам поднялась к самому краю, резким движением вылил ее в рот и проглотил одним глотком. Выдохнул и потянулся за колбасой, закусить.
— Лихо пьешь! — не удержался от похвалы Толик. Серега согласно кивнул, старательно пережевывая колбасу.
Кончилась лента в магнитофоне, Сергей поставил другую. Теперь комната наполнилась ревущими голосами и дикими звуками оркестра, состоящего, казалось, из десяти ударников и одного гитариста. Толику такая музыка не нравилась, но он об этом не говорил, чтобы не показаться отсталым. Да к тому же он не считал себя вправе судить: в музыке он не очень разбирался. А раз другим да еще многим нравится, значит, в ней что-то есть.
Сергей, успевший опрокинуть и Толин стакан, пытался подпевать, постукивал в такт музыке по столу и дрыгал ногой.
— Сделай потише, — попросил Толик. — А то сплошной треск в ушах. Соседи, поди-ка, с ума сходят.
— Им не привыкать, — махнул рукой Сергей, но все-таки повернул регулятор громкости. Выпитая водка понемногу начала разбирать его, он пьянел прямо на глазах.
— Зря ты уходишь из школы, — разглагольствовал он, стараясь перекричать музыку. — Единственный настоящий парень в классе... Да что в классе! Во всей школе! И вот на тебе — уходит! Говорят, из-за отца... А что отец? У меня вон мать ничем не лучше, а я же не ухожу. Подумаешь, выпил! Подумаешь, поскандалил! Эка беда! С кем не бывает!
— Тебе не пришлось такое испытать! — с досадой ответил Толик. — Не знаешь, вот и говоришь.
— Это ты не знаешь! — резко возразил ему Сергей. Он взял сигарету из лежащей на столе пачки, прикурил, затянулся несколько раз, ткнул в пепельницу, нервно прошелся по комнате и уселся на кровать.
— Вот сейчас говорят: Ивашин — лентяй, двоечник. А почему я такой стал? Помнишь, как я до шестого класса учился? Одни четверки и пятерки в табеле! А теперь? Думаешь, из-за чего? Только из-за нее. И пью вот из-за нее! И еще буду!
Толик сразу не понял, что он говорит о своей матери, а Сергей торопился, видимо, ему уже надоело копить все у себя в душе, и он хотел поделиться своим горем хоть с кем-нибудь.
— Стала хахалей себе водить! Недавно привела одного, мордоворот — во! А я же не маленький, я все вижу и понимаю. Вышел к ним, хотел шугнуть, а они оба — на меня! — Он скрипнул зубами и уткнулся лбом в подушку. — Я и Димку из-за этого к себе в кабинет взял.
— И давно она так... выпивает?
— Началось года два назад. Сперва все веселая приходила, чего-нибудь вкусненького всегда принесет. В конторе ОРСа, говорит, была. То на пенсию кого провожали, то день рождения отмечали, то премия, то праздник какой. А потом и так чуть не каждый день зарядила и домой стала приносить. Придут с одной тут, она напротив живет, тоже в магазине работает, мужиков пригласят, напьются и уйдут. А тут целую ночь без нее не спишь — мало ли что может случиться.
Толик, потрясенный, слушал эту исповедь. Вот уж действительно, за своим горем чужого не видишь. Ему, Толику, тяжело, а Сергею в сто раз тяжелее.
— Зачем же ты пьешь? — не укоризненно, а скорее сожалеючи спросил он.
— Затем и пью, чтобы забыться. Сначала допивал, что у них в бутылках оставалось, а потом уже привык.
Лента в магнитофоне снова кончилась и шуршала вхолостую. Сергей оторвал голову от подушки, встал, подошел к столу, стал менять ленту и, не глядя на Толика, сказал:
— Только это между нами.