— Обижаешь, — откликнулся Толик. — Мог бы и не предупреждать. Как в могиле.
Оставаться дольше у Сергея ему было теперь в тягость. Говорить о чем-то другом после такой исповеди было как-то несерьезно, а возвращаться к сказанному ни к чему.
— Я, пожалуй, потопаю, — проговорил он.
— Сиди еще, — не особо настойчиво попытался задержать его Сергей.
— Да нет, пойду. До тренировки надо еще домой сходить, подзаправиться, переодеться.
— Ну ладно.
Сергей склонился над магнитофоном, заправляя конец ленты.
— До завтра! — хлопнул его по плечу Толик и пошел к выходу. У двери его догнал все тот же хриплый голос:
Я не люблю... любое время года...
В которое... болею... или... пью!
На лестничной площадке Толик сокрушенно покачал головой. Вот уж поистине этого он не ожидал. Теперь понятно поведение Сергея. Нет, все-таки все люди, наверное, эгоисты. С любой своей маленькой царапиной носятся чуть ли не как с общечеловеческой бедой. А вот если у другого болит — или не видят, или не верят. Вот и про Сергея так же. Ивашин такой, Ивашин сякой. И ведь никто не помнит, что до шестого класса он, и вправду, в «хорошистах» ходил. Ну Толик-то, положим, всегда знал, что Серега неглупый парень. Вот только пьет зря. И Толик почувствовал некоторую гордость. А вот он молодец! Есть, значит, у него сила воли! Не тряпка он! Обещал матери, что не будет пить, и не стал. Правда, пришлось соврать, что тренер запретил. Но это не важно, а важен сам факт: не поддался на уговоры, устоял. Надо будет и Серегу уговорить бросить.
Насвистывая негромко запомнившийся мотив услышанной у Сергея песни, Толик вышел во двор. Мальчишеская война все еще продолжалась. Один из воюющих лежал на полу будки телефона-автомата, стоявшего возле подъезда, и вел огонь в узкую щель двери:
— Та-та-та-та-та-та-та...
Просто удивительно, как ему хватало воздуха в груди для такой длинной очереди.
Увидев телефонную будку, Толик остановился. Где-то в подсознании его тревожил тот разговор с Милой Головановой в школе. Напрасно, пожалуй, он на нее накричал. Наверняка она не хотела его обидеть. А он раскричался!.. Нет, нужно извиниться.
Он пошарил по карманам, нашел двухкопеечную монету и распахнул дверь будки. Лежавший на полу мальчишка с автоматом умоляюще посмотрел на него:
— Дяденька, вы звоните, я вам не помешаю, честное слово! Вот даже уши заткну, чтобы не слышать, что вы будете говорить.
Конечно, «дяденькой» он явно хотел польстить Толику в надежде, что тот его не выгонит, но Толик на лесть не клюнул:
— Давай, давай, выметайся!
Мальчишка вздохнул, но, поняв, что спорить и умолять бесполезно, вскочил, короткой перебежкой промчался до угла дома, и уже оттуда до Толика донеслась его новая бесконечная автоматная очередь:
— Та-та-та-та-та-та-та...
Толик плотно притворил дверь будки. Номер телефона он помнил еще с пятого класса. Тогда они частенько с Сергеем, балуясь, звонили вот с этого же автомата на квартиру Головановых и, изменив голос, говорили какую-нибудь чепуху: то спрашивали, сколько сейчас времени, то как пройти в городскую библиотеку (это после кино «Операция «Ы» — голосом Вицина; у Сергея, как они считали, очень похоже получалось), то вызывали «скорую помощь», то мяукали или кукарекали.
Он набрал номер. Трубку сняли сразу после первого же гудка, словно кто специально поджидал у телефона его звонка.
— Слушаю вас.
Толик растерялся: в трубке звучал мужской голос, вероятно, отца Милы. Этого Толик никак не ожидал: ведь обычно днем взрослых дома не бывает, они на работе. Он забыл, что отец Милы машинист, работает по графику, так что может ночью быть в поездке, а днем отдыхать дома.
Молчать дольше было неудобно. Толик кашлянул и голосом, который сам не узнал, проговорил:
— Это квартира?
— Да.
— Милу можно к телефону?
— А кто ее спрашивает?
Толик совсем растерялся. Как сказать, кто ее спрашивает? «Один знакомый»? Или назвать себя? Он помолчал и наконец нашел подходящий, как ему показалось, ответ:
— Ее одноклассник.
Он слышал в трубку, как отец позвал: «Мила! Тебя!» — и еще что-то неразборчивое. Очевидно, Мила была в другой комнате, потому что она не сразу подошла к телефону. Толик представил себе, как ее отец будет стоять недалеко от дочери, делать вид, что его совершенно не интересует ее разговор с каким-то там одноклассником, а сам будет прислушиваться к каждому слову. Нет, в таких условиях он не мог говорить. И когда в трубке послышался нетерпеливо-взволнованный голос Милы: