Многие из находившихся на командном пункте хорошо знали Тригунова, не раз встречались с ним при таких обстоятельствах, и когда он, каменея лицом, встал между Колыбенко и Виктиным — поразились: сорвался.
— Фрол Иванович, — обратился он к генеральному директору, — руководить аварийно-спасательными работами в таких условиях невозможно. Я прошу вас помочь нам, — он кивнул головой в сторону Колыбенко, — создать рабочую обстановку.
Поднявшись, Килёв с высоты своего почти двухметрового роста окинул прокуренный, сотрясаемый невнятным гулом кабинет.
— Родные мои, да что же вы до сих пор молчали! — И решительно: — Прошу всех перейти в кабинет директора. Остаются…
— Главный инженер, командир отряда, двое, ведущих оперативную документацию, — продолжил за него Тригунов.
— И, видимо… — взгляд генерального директора объединения остановился на Виктине.
— Если потребуется консультация Олега Михайловича, мы его пригласим… — ответил Колыбенко.
Виктину показалось, что он ослышался, но озадаченность Фрола Ивановича и едва уловимая поощрительная усмешка командира отряда подтверждали: нет, не ошибся, слух его не подвел и понял он то, что услышал, правильно. Но гибкий ум Олега Михайловича все еще не мог постичь: как Колыбенко, в его положении, осмелился выставить — именно выставить! — его с командного пункта? Что он — свихнулся? От страха не помнит, что творит? Или?.. Зрачки Виктина сузились, превратились в черные точки. Он демонстративно вышел вслед за Килёвым.
Тригунов, с любопытством наблюдавший за Виктиным, сдвинул косматые с проседью брови. Колыбенко, то ли догадываясь, о чем он думает, то ли отвечая собственным мыслям, сказал:
— Хрен с ним, пусть побесится.
— Пусть, — согласился Тригунов, — сейчас не до него.
Репьев открыл форточки, распахнул дверь. Сизое марево табачного дыма всколыхнулось, слоями потекло в коридор. Инженер, ведущий оперативный журнал руководителя работ по ликвидации аварии, очистил от окурков пепельницы, привел в порядок разбросанные по столам эскизы, схемы, планы горных работ, выключил верхний свет. На командном пункте посвежело, даже стало как-то уютнее.
— Продолжим начатое? — спросил Тригунов.
— Именно?
— Надо упорядочить связь. Мне и вам должны звонить лишь исполнители наших заданий. Все другие — службе информации.
Создать и возглавить ее Колыбенко поручил своему заместителю по безопасности Глоткову.
— Выставьте, — приказал Тригунов Репьеву, — в приемной пост из шоферов. У автобусов оставьте двух-трех, остальных включите в график дежурства. Кроме горноспасателей и лиц, вызванных главным инженером, на командный пункт никого не пускать.
И наступил «этап неопределенности» — так Тригунов называл промежуток времени с момента, когда все первоначальные меры, предусмотренные планом ликвидации аварий, приняты и все распоряжения, продиктованные этим планом, отданы, до той минуты, пока не будет завершена разведка аварийной зоны и предоставится возможность разработать уже конкретный план аварийно-спасательных работ, учитывающий всю сложность фактической обстановки. «Этап неопределенности» иной раз длится несколько часов. Главный инженер и руководитель горноспасательными работами, если они недостаточно опытны и еще не могут предвидеть возможного развития событий, в течение этого срока испытывают такое ощущение, будто бы у них завязаны глаза. А затем, когда разведка закончена, оперативный план действий определился, и вдруг обнаруживается, что на шахте нет до зарезу нужных материалов, оборудования, а люди, способные выполнять сложные, порой опасные работы, не собраны, да и численность прибывших горноспасательных частей мала, такие руководители теряют голову, впопыхах принимают одно необдуманное решение за другим, и бывает так, что незначительная вначале авария, выйдя из-под контроля, принимает угрожающие размеры. В свое время, по молодости лет, Тригунов тоже допускал подобные промахи, но жизнь научила его использовать «этап неопределенности» так, чтобы вдруг наступившая определенность — она всегда наступает вдруг — не застала врасплох.