В следующую секунду в зале появилась как всегда безупречно одетая девочка и с упреком взглянула на ласку.
– Не принесу, – в голосе домового духа послышались стальные нотки. – Я считаю, ты несправедливо выдал карточку.
– Что, прости? – опешил Такуми.
– Что слышал.
– Нацуми-тян, не обижайся, но учитель здесь я, а не ты. Поэтому просто принеси еще гороха.
– Нет, – повторила она. – Ты придираешься к Куроцуки-тэнсэй.
– Ничего я не придираюсь! – вспылил он. – Зачем мне это делать?!
– Я бы тоже хотела знать, – отчитывала его девочка. – Раз ты учитель, то и веди себя подобающе. Будь справедлив по отношению к своим ученикам.
На этом она растворилась в воздухе, а ёкай остался стоять посреди зала с кислой миной. Если бы мы с Кайто не стали свидетелями их разговора, то едва ли смогли поверить в то, что маленький домовой дух, ростом не выше семилетнего ребенка, способен так отчитать Такуми. Мы еле сдерживали хохот, чтобы не попасть под горячую руку кама-итати. Но что у меня, что у Кайто уголки губ сами собой поползли вверх. Конечно же, сэнсэй сразу это заметил.
– Принимайтесь за дело! – рявкнул ёкай, направляясь к выходу. – И нечего ухмыляться!
– А как же карточка? – поддела его, готовая лопнуть со смеху.
– Забудь! – бросил он сердито, спеша скрыться за дверью.
Ни красных, ни желтых карточек с того занятия я не получала. А сам Кадзэхая-сэнсэй после позорного бегства с поля боя, надулся, как мышь на крупу, и не разговаривал с Нацуми несколько дней, считая предательницей. Из-за их размолвки кама-итати пытался отыграться на Рэне.
– Эй, Куромия, ты решил прописаться у нас? – недовольно сверкнули ореховые глаза, застав нас вдвоем в столовой.
– И тебе добрый день, Кадзэхая, – губы лиса растянулись в дежурной улыбке. – Мы готовимся к следующему экзамену.
– Странно, что за столько дней тебе все еще нужна помощь Куроцуки-тэнсэй. Я начинаю сомневаться в твоих способностях.
– Похоже, кто-то встал не с той ноги сегодня, – хмыкнул кицунэ. – Иди-ка, прогуляйся по саду, не порти нам рабочую атмосферу своим присутствием. От тебя смердит негативом.
Я даже не заметила, как Такуми вихрем подлетел к Рэну и грубо схватил того за лацкан пиджака, намереваясь то ли вытрясти из него весь дух, то ли ударить.
– Нравится тебе или нет, но я глаз не спущу с твоей наглой морды, Куромия, – зловеще процедил кама-итати сквозь зубы.
Мне показалось, что он не отпускал Рэна целую вечность, но, когда я бросилась их разнимать, Такуми, наконец, отстранился. С видом победителя налил себе чашку кофе и устроился на диване у окна, то и дело гневно поглядывая на лиса.
– Он всегда такой бешеный? – кипя от злости и демонстративно отряхивая пиджак, спросил кицунэ.
– Бывает иногда…
После этого инцидента я думала, что Рэн станет реже появляться в усадьбе, но случилось прямо противоположное. Не смотря на свои репетиции в театре, кицунэ виделся со мной все чаще. Иногда Рэн заявлялся по пять раз на дню ради того только, чтобы спросить о какой-нибудь ерунде. А после начиналось представление одного актера: он подгадывал моменты так, что Такуми непременно видел нас вместе. В том, что лис задался целью поиздеваться над лаской, у меня не было сомнений. И хотя часть меня считала, что кама-итати заслужил это, все же было неприятно участвовать в подобном. К тому же кицунэ так сильно окружал своим вниманием, что мне становилось не по себе.
И если Рэн методично изводил Такуми, то Саюри – меня. При каждом столкновении она напоминала про случай на пруду (о котором, кстати сказать, даже Цубаса перестал вспоминать), не стесняясь в выражениях. Не сказать, что я привыкла ко всем этим «бездарь», «неумёха» или «бестолочь», но для меня было главным, что членистоногая больше не пыталась завернуть меня в кокон из паутины. А в остальном я делала вид, что мне все равно. И чем меньше я реагировала на оскорбления с ее стороны, тем больше она старалась задеть меня за живое.
Еще сильнее паучиха обозлилась в тот день, когда на медитации я ощутила, как внутри меня зажглась крохотная искорка. Она не обжигала, но дарила тепло, будто лучи солнца в морозный день. Я сразу узнала это чувство, которое долгое время отравляло мне жизнь. Стоило открыть глаза и встретиться взглядом с Цубасой, я поняла, что и он почувствовал во мне изменение. Готова поклясться, что в это самое мгновение на лице его появилось выражение неподдельного восхищения.