– Сама не знала, что так получиться, – совершенно честно ответила я. – Прости.
– Оно хотя бы стоило того? – уже более серьезно спросила она.
– Практика в стране изучаемого языка, – выдавила через силу, чувствуя, как горло сдавило спазмом. – Какой студент иняза не мечтает о ней?
– Хорошо, – недовольные нотки отчетливо слышались в ее тоне. – Но имей в виду, мы с тобой еще поговорим на эту тему, когда вернешься домой.
– Я поняла…
– Ну, все, иди отдыхать, а то у вас там ночь, наверное. Завтра обязательно напиши. Люблю тебя, зайчик.
– И я тебя, мам.
Еще некоторое время после разговора мне понадобилось на то, чтобы привести нервы в порядок. Трахея болела от спазмов, а глаза были на мокром месте. Но одно я знала наверняка: если хочу поскорее вернуться домой, ни в коем случае нельзя плакать. Иначе я просто сломаюсь.
– Нужно заполучить проклятую шкатулку, во что бы то ни стало, – решительно произнесла вслух.
– Какую шкатулку?
Я резко обернулась на уже знакомый бархатный голос – на садовой дорожке стоял Рэн с полным любопытства выражением лица.
– Прости, не хотел заставлять ждать, – произнес он, подходя ближе и усаживаясь на скамейку рядом со мной.
– Ничего страшного. Поверь, мне было чем заняться.
– Уверен, с пробуждением дара этот крылатый изверг нагрузил тебя еще больше.
– На самом деле Цубаса тут ни при чем. Всего-то очередная уборка додзё.
– Признаться, я и сам проходил через это мучение, – улыбнулся лис.
– Ты?
– Не удивляйся. Мой отец растил меня в такой строгости, что все карасу-тэнгу дружно обзавидовались бы. От меня, как от потомка побочной ветви клана Куромия, ничего особо не ждали. Но только не отец. Он всеми силами пытался доказать, что наша линия ничем не хуже, вот и воспитывал меня, будто наследника клана.
– Но как же тогда актерство?
Я не верила своим ушам. Вглядываясь в антрацитовые глаза Рэна, сверкающие в полумраке, никак не могла представить, чтобы этот жизнелюбивый ёкай рос в строгости. Он всегда производил впечатление беззаботного повесы, и сейчас его слова едва укладывались в голове.
– Я занялся им после смерти отца. Иначе старика удар бы хватил при жизни.
В этот самый момент лицо кицунэ изменилось: уголки губ чуть дрогнули и опустились, а в глазах промелькнула грусть. Он замолчал на мгновение, как будто погружаясь в воспоминания. Мне же захотелось утешить его, но уже через минуту он тряхнул головой, словно отгоняя непрошеные мысли, и снова повернулся ко мне с улыбкой на лице.
– Так о какой шкатулке ты говорила?
Его вопрос застал меня врасплох. Я не была до конца уверена, стоит ли рассказывать, но, с другой стороны, почему нет? Разве я обязана что-то от него скрывать? К тому же Рэн всегда был добр и старался помочь.
– Ты же знаешь, что можешь довериться мне?
Сложно было оторвать взгляд от его серебристо-черных глаз, которые с таким теплом смотрели на меня. В конце концов, все сомнения были отброшены, и я кивнула в ответ.
– Это связано с тем делом, над которым ты работаешь для мастера Ямады? – поинтересовался лис.
– Он хочет, чтобы с помощью всевидения я отыскала для него шкатулку в Сумеречном Царстве.
– И что же в ней такого необычного, что понадобился именно твой дар?
– Ее никто не может найти, – пожала я плечами. – Мне сказали, что она сделана из костей Гасядокуро и…
– Ох, – выдохнул вдруг кицунэ, прервав меня на полуслове и удивленно вытянув лицо. – Так мастер Ямада ищет эликсир вечной молодости?
– Точно. А из-за костей этого великана, от которых исходит людская боль, ни один ёкай не может его найти.
– Так и есть. Людская боль слишком сильна, так что она глушит божественный свет, и обнаружить его невозможно. Тогда понятно, почему он обратился к тебе.
– Но неужели саму шкатулку нельзя отыскать? От костей разве не исходит энергетика?
– Ты права, Кира, у шкатулки есть энергетика. Но она принадлежит тем несчастным, кого поглотил Гасядокуро. Кости обладают призрачной энергией его жертв, что стали неупокоенными духами. А потому искать их – все равно, что искать конкретную душу в бесконечных лабиринтах призрачных коридоров. Это попросту невозможно.