И вдруг услышал тихие всхлипы, доносящиеся из-за приоткрытой двери, а потом какой-то хруст — отчётливый и ритмичный.
«Что это?» — подумал я, замерев на месте. — «Что случилось? Неужто беда какая?»
Сердце заколотилось быстрее, в голову полезли всякие дурные мысли. Я быстрее зашёл в комнату и застал картину, которая сперва озадачила меня, а потом заставила сдерживать улыбку.
Машка сидела за столом в ночной рубашке, освещённая лишь светом лучины, и, горько рыдая, ела квашеную капусту прямо из деревянной миски. А рядом стояла глиняная плошка с мёдом, в которую она периодически макала пальцы, после чего облизывала их, продолжая всхлипывать. На её щеках блестели слёзы, а глаза были красными от плача.
— Машенька, солнышко моё, ты чего плачешь? — спросил я, подходя ближе и присаживаясь рядом на лавку.
Увидев меня, она ещё больше залилась слезами, пытаясь что-то сказать, но от этого лишь громче всхлипывая. Я взял её за руку, заметив, что пальцы у неё были липкие от мёда и пахли капустным рассолом.
— Егорушка, да где ж такое видано, чтобы капусту… да мёдом заедать? — наконец выговорила она между всхлипами, размазывая слёзы по щекам. — А мне так хочется-а-а-аааа!
И ещё больше в голос завыла она, как будто произнесённое вслух желание стало последней каплей в чаше её отчаяния:
— Именно тако-о-о-ого хочется! И ничего не могу с собой поделать! Что ж это со мной творится-то, а?
Я не выдержал и рассмеялся, обнимая её за плечи. Машка сперва насупилась, решив, что я смеюсь над ней, но потом, видя моё доброе лицо, немного успокоилась.
— Ой, дурёха ж ты моя, Машенька, — ласково сказал я, вытирая слезинку с её щеки. — Ты же ребёночка вынашиваешь. Сейчас у тебя всё в организме перестраивается. Ты сейчас и рыбу можешь мёдом заедать, и соленья с вареньем мешать — это всё нормально.
— Правда? — всхлипнула она, глядя на меня с надеждой, как ребёнок, которому пообещали сладость.
— Правда, правда, радость моя, не переживай, — заверил я её, гладя по голове. — Хочется — кушай. Только не переусердствуй, а то живот разболится.
В глазах у Машки вспыхнуло облегчение, смешанное с радостью от того, что она не сходит с ума, как ей, видимо, казалось. Она шмыгнула носом и потянулась за очередным куском капусты, но теперь уже без слёз, а с явным удовольствием.
— А то я думала… Что это со мной что-то не так, — призналась она, макая капусту в мёд. — Тётка Федосья говорила, что если странное есть хочется, то, значит, ребёночек может родиться с отметиной какой-нибудь. Вот я и испугалась, что у нас дитя с капустным листом на лбу будет!
Я снова рассмеялся, представив себе младенца с капустным листом вместо родимого пятна, и Машка тоже захихикала, осознав нелепость своего страха.
— Глупости всё это, — успокоил я её. — Бабкины сказки. У тебя животик растёт, организм меняется, вот и хочется разного. Моя матушка, помнится, рассказывала, что когда меня ждала, так и вовсе мел грызла!
— Мел⁈ — изумилась Машка, широко раскрыв глаза.
— Ага, — кивнул я, — Обычный мел. Говорила, что её прямо тянуло к нему, не могла удержаться. Батюшка даже у аптекаря специальный мел покупал, чтоб хоть чистый был.
Машенька зачарованно слушала, понемногу успокаиваясь. Её дыхание выравнивалось, слёзы высыхали, а в глазах появился блеск, но теперь уже не от слёз, а от интереса.
Она наконец улыбнулась, и эта улыбка, словно луч солнца, осветила всё её лицо. Она вдруг стала похожа на маленькую девочку — с этими заплаканными глазами и с прилипшей ко лбу прядкой волос.
Я нежно поцеловал её в носик.
— Ты у меня самая красивая, — сказал я, обнимая её. — И с капустой, и с мёдом, и со слезами — всё равно самая-самая.
Машенька прижалась ко мне, уткнувшись носом в плечо, и я почувствовал, как её тело, только что напряжённое от волнения, начало расслабляться.
— Ох, Егорушка, — прошептала она, — что бы я без тебя делала? Сидела бы тут, ревела… над капустой…
— А я бы без тебя что делал? — ответил я, гладя её по спине. — Кто бы меня ждал вечерами? Кто бы улыбался так, что сердце замирает?
Мы сидели так некоторое время, просто обнимая друг друга, слушая тишину дома и потрескивание поленьев в печи. Потом Машенька зевнула — сначала тихонько, а потом широко, не сдержавшись.
— Ложись-ка ты спать, солнышко, — сказал я, помогая ей подняться. — Поздно уже, а тебе отдыхать нужно.
— А ты? — спросила она, глядя на меня сонными глазами.
— И я лягу.
Я уложил Машеньку, укрыл одеялом и поцеловал в лоб. Она почти сразу заснула, утомлённая переживаниями и слезами. А я ещё немного посидел у стола, глядя на миску с недоеденной капустой и плошку с мёдом, и улыбался, думая о том, что скоро в нашем доме появится ещё один человечек — маленький, крикливый, но бесконечно любимый.