Молчание было для Телицына нестерпимым. Он снова заговорил:
– В Москве оставаться не захотел. Люблю Питер. Здесь вся моя жизнь… Примете московского изгнанника? – спросил он шутливым тоном, и Петр Афанасьевич заметил, что на лице его проступили красноватые нервные пятна.
Марина Ивановна закурила, протянула папиросы Телицыну, но он покачал головой, похлопал рукой по карману, где загремела баночка с леденцами.
– Могу предложить одно, – сказала Марина Ивановна, поправляя волосы. – Десятое отделение совсем недавно реорганизовалось у нас в специальное, для лечения алкоголиков. Будет очень интересно. Большая работа. Вы же занимались когда-то гипнозом. А у нас намечено широкое проведение коллективной гипнотерапии… Заведующим отделением назначен Мещеряков. Могу предложить к нему – рядовым ординатором. Больше у меня сейчас ничего нет.
Петр Афанасьевич увидел перед собою лицо старика, удрученного неудавшейся жизнью… И некого в этом винить. И от этого ему, должно быть, сейчас еще тяжелее. Как говорят психиатры, у Телицына была явная переоценка своей личности. А это очень опасное для жизни явление…
Не ответив Марине Ивановне на ее предложение, Телицын обратился к Славинскому, чтобы хоть как-то поддержать разговор:
– Ну, а вы – как живы, Петр Афанасьевич?
– Ординатором у Мещерякова, – с удовольствием ответил Славинский.
– Надо же, – по старой привычке басовито протянул Телицын и пожевал губами. – И… сработались?
– Мы всегда были настоящими друзьями.
Подумав, Телицын начал было поглаживать ручку кресла, но остановился под изучающим взглядом Славинского и спросил:
– А мне – советуете идти к Мещерякову?
Петр Афанасьевич искренне развел руками:
– Вот уж не знаю… возьмет ли он вас?
– Даже так? – Телицын дернул совсем поседевшими густыми бровями. Он встал, собираясь уходить.
– Что же решили? – спросила Марина Ивановна, гася папиросу.
– Спасибо за предложение. Я подумаю…
После того как Телицын сказал: «Я подумаю», – Марина Ивановна вышла из-за стола, взяла его под руку. Несмотря на свой огромный рост и широкие плечи, он казался вялым, совсем отяжелевшим стариком рядом с этой маленькой энергичной женщиной.
Она проводила его до дверей и тихо сказала на прощанье:
– Серьезно подумайте, Евгений Михайлович…
Виктор Дмитриевич получил записку от Силантьева. Профессор приглашал его в воскресенье вечером в консерваторию, на студенческий концерт для городской молодежи.
Перечитывая записку, он представил, как входит в концертный зал, видит Веру Георгиевну, Силантьева, знакомых преподавателей… Все они в этот вечер будут волноваться, каждый за своего питомца. А ведь и он мог бы переживать это счастливое волнение, как и они… Сколько лет потеряно впустую! Надо быстрее наверстывать, наверстывать упущенное. Никогда – наверно до самых последних дней – не покинет его теперь неуемная жажда работы. Каждое воспоминание о растраченных впустую годах будет подхлестывать и заставлять не жалеть себя ни в работе, ни в жизни…
В этот же день приехал Коля Петров, позвал на загородную прогулку. Он уверял, что они вернутся в воскресенье, к обеду.
Выезд был назначен на субботу, в шесть часов вечера. Прямо с работы Виктор Дмитриевич отправился в больницу.
Около машин уже собрались шумные группы желающих поехать за рыбой, за грибами да и просто переночевать у костра на берегу или побродить на рассвете по лесу. Коля, тетя Феня, Анна Андреевна весело приветствовали Виктора Дмитриевича.
Отъезжающих все прибавлялось. Пришел Славинский вместе с женой. Виктор Дмитриевич позавидовал каким-то совсем молодым, влюбленным отношениям между ними.
Переходя от группы к группе, здороваясь со всеми, он увидел Лелю. Пугаясь слов, они медленно протянули друг другу руки.
Славинский напряженно ожидал, как встретятся Леля и Новиков. Они должны кинуться друг к другу, – они же оба любят. Он хотел этого, мысленно подталкивал их.
И все оказалось не так…
Леля и Виктор Дмитриевич обычно – даже нет, не обычно, а холоднее, сдержаннее, чем все, – поздоровались и, будто боясь заговорить, разошлись… Не так все просто в жизни, как иной раз представляется…
Мещеряков появился позже, задержавшись в отделении.
Виктор Дмитриевич принялся помогать Мещерякову и Славинскому грузить на машину рыболовные снасти. Оба врача надели резиновые сапоги, набросили грубые зеленые куртки с откинутыми на спину треугольными капюшонами и выглядели как заправские рыбаки.