— Один светловолосый господин по имени Эллиот Слейтер, — продолжал он меня поддразнивать.
— Но как ты это делаешь? — Я почувствовала, что краснею. Наверное, уже красная как рак. Просто смешно. Ведь мы уже тысячу раз играли в эти игры.
— Эллиот Слейтер — крепкий орешек, — сказал он. — Из тех, кто настроен вполне серьезно. И к тому же очень красив.
— Они все очень красивы, — уклончиво ответила я. — А как насчет этой девчушки из Лос-Анджелеса, Китти Кантвелл?
— Скотт в нее уже влюбился. Но могу поспорить, что ты выберешь Эллиота Слейтера.
Скотт был старшим инструктором. Нас троих — Скотта, Ричарда и меня — даже называли Святой Троицей, и именно мы стояли во главе Клуба.
— Хочешь сказать, я должна уступить Скотту? — поинтересовалась я.
Как инструктор, Скотт был настоящим художником. И если он кого-то выбирал, то этот кто-то половину времени исполнял роль модели, так сказать, наглядного пособия в классной комнате. Блестящая возможность для раба.
— Глупости, — рассмеялся Ричард. — Скотт точно так же влюблен и в Слейтера. Но, зная тебя, похоже, готов пойти на попятную. К тому же Слейтер учился у твоего наставника Мартина Халифакса в Сан-Франциско. А Халифакс посылает сюда гениев, философов, просто одержимых. Как он там формулирует: «Читает русские романы, не пропуская ни слова»?
— Да ладно тебе, Ричард! — ответила я, стараясь, чтобы голос звучал небрежно, — Мартин — романтик. А мы имеем дело с плотью и кровью.
Разговор этот почему-то перестал мне нравиться. И снова это ужасное чувство отчаяния, словно я могу упустить нечто важное. А еще ужасно болела голова. Нет, в жизни больше в рот не возьму этот джин!
— Лиза любит Эллиота! — нежно пропел Ричард вполголоса.
— Да заткнись ты наконец, — резко оборвала его я, сама удивившись своей грубости. — Я просто хочу сказать: поживем — увидим. Вы, парни, для меня уж больно умные.
— Ну пошли! Там уже все собрались, — сказал он. — И пошевеливайся, пока телефон снова не зазвонил.
— Хорошая идея.
Рабов наверняка давно привели в зал.
— Спорим, ты выберешь Слейтера. Если нет, то я попал на сто баксов.
— Это нечестно — говорить мне об этом, — ответила я с вымученной улыбкой.
Скотт ждал нас в холле, узкие черные брюки и пиджак обтягивали его, как вторая кожа. Он, как всегда, приветствовал меня нежным поцелуем и дружески обнял за талию.
Инструкторы за глаза звали его Пантерой. Это прозвище ему удивительно подходило, так же как Ричарду прозвище Волк. Скотт всегда притягивал меня физически, но переспать мы так и не решились, и при каждой нашей встрече это создавало приятное напряжение, атмосфер у легкого флирта. У Скотта можно было получить неплохой урок чувственности, просто наблюдая за тем, как он движется.
Я притянула его к себе. Сплошные мускулы. И такой горячий!
— Если все это ради раба по имени Эллиот Слейтер, — начала я, — то не пытайся меня умаслить. Это нечестно.
— Лиза всегда получает то, что хочет, — ответил Скотт, подкрепив свои слова еще одним долгим поцелуем. — Но, возможно, не так быстро, как она думает.
— Что ты имеешь в виду?
— Твой мальчик, солнышко, — настоящий живчик. Он сейчас в павильоне такое шоу устроил, что чуть крышу не сорвал.
— Устроил что?
— Взял и взорвал показ, — рассмеялся Скотт. — Так что пришлось его разжаловать.
— Ричард! — воскликнула я, резко повернувшись к нему.
— Не надейся, что я буду столь же снисходительным, как ты, дорогая, — ответил Ричард. — Меня не так-то легко смягчить.
7.
Эллиот. Судилище
У меня сердце чуть было не выскочило из груди, когда я понял, что шоу в павильоне подходит к концу. Остальных рабов отправили вперед, разбив на пары, совсем как школьников, только голых.
Наконец один из хэндлеров подошел ко мне, приказал опустить голову и идти следом.
Со стороны столиков на меня посылались насмешки и язвительные замечания, слова «Строптивый раб», словно неоновая вывеска, светились у меня в мозгу.
Несколько раз хэндлер приказывал мне остановиться и стоять смирно.
И я послушно выполнял его команды, стараясь не обращать внимания на тихое жужжание разноязыких голосов вокруг меня.
А тем временем хорошие парни уже исчезли из виду.
Но очень скоро мы подошли к зданию под пологой крышей, наполовину скрытому банановыми деревьями и листвой, и вошли в устланный коврами коридор, который вел в огромный, ярко освещенный зал.