- Ты говоришь, что тот провал в подземелье вы обнаружили в 1976 году, в августе месяце?
Даша кивнула, отпивая глоток из пластиковой чашки.
Главврач, надув щёки, выпустил из себя воздух, недоуменно бросил взгляд на Глафиру, но не получив поддержки, озабоченно почесал затылок:
- Да-а… - протянул он. – Дело в том, ангел мой, что ты сейчас находишься… - он помедлил, - в 2076 году. Иным словом, на СТО лет вперёд. - И умолк, давая девушке понять смысл сказанного.
…Хоть Даша и была уже готова к тому, что её занесло в будущее, но чтобы на такой большой промежуток времени… к этому надо было ещё привыкнуть.
- Вижу твоё нетерпение, девочка моя, - помедлив секунду, продолжил он, - поэтому сразу заявляю со всей своей профессиональной этикой, что мы пока не знаем, где находятся твои друзья и коллеги, как не знаем, собственно, и где находится Тимофей Ружин с вашей собакой. У провала в подземелье в кустах брусники лежала без памяти только ты. Без документов, без каких-либо вещей, и никаких следов кого-либо другого не было. И собака, и твой старший товарищ, и те друзья, что ушли утром к провалу, стали мне известны только что, из твоего обстоятельного рассказа, благодаря голограммной технологии. Но давай теперь всё по порядку. Готова услышать, как мы тебя нашли, и каким образом ты оказалась в будущем?
№ 15.
Тимофей Ружин пришёл в себя незадолго до восхода солнца, обнаружив под собой муравейник, которого в приамурской тайге, в общем-то, не должно было быть априори. Из царства насекомых здесь водился только летающий в воздухе гнус, да несколько видов жесткокрылых жуков, похожих на миниатюрные бульдозеры. Солнце уже появилось над верхушками сосен, кто-то настойчиво тянул его за ботинок, а он всё не мог отделаться от недавних видений, посетивших его во время продолжительного обморока. Переведя взгляд влево от себя, он заметил пса Лёшку, отчаянно пытавшегося растормошить своего хозяина.
Первой мыслью было: где рюкзак с золотом?
Потом он вспомнил, что его намытые в Учуре самородки покоятся сейчас в палатке лагеря под его спальным мешком, подальше от чужих глаз. Утром он хотел тайком от всех покинуть стоянку и, прихватив пса, отправиться пешком через тайгу к подножию Станового хребта, но, как оказалось, помешали весьма странные и загадочные обстоятельства, которые начали происходить, когда он вернулся в лагерь. Вначале исчезли трое его коллег. Казалось, нет ничего проще и на этом можно было закончить: геологов не нашли и можно было спокойно уходить, оставив девушку разбираться со своими проблемами.
Но всё пошло не так. Они провалились в какую-то пещеру, наткнулись на погребение вполне сохранившихся незнакомых людей, затем их поглотил какой-то котлован с механизированными конвейерами, а дальше… обвал, обморок и пустота. Где он теперь, что с ним, где девушка, какой сейчас день и час, он не знал. Да ещё и этот муравейник, чёрт бы его побрал: проклятые насекомые уже забрались в нижнее бельё и вот-вот начнут путешествовать по лицу. Хорошо, что ещё собака осталась рядом.
Отчаянно отряхиваясь и ругаясь, на чём свет стоит, бывший старатель вскочил, ужаленный сразу со всех боков, пошатнулся, едва не упал обратно в кишащую массу, но вовремя схватился за ветку, попутно отметив про себя, что ветвь дерева была не елью, ни сосной, ни кедром и не лиственницей. Дерево вообще не принадлежало к этому климатическому поясу, как, впрочем, и остальные деревья, которые он успел осмотреть в первые секунды своего прояснения.
Когда разум, проведя внутреннюю инвентаризацию всего организма, убедился в его относительно рабочем состоянии, Ружин принялся разводить костёр, поминутно оглашая непроходимый лес криками, призывая девушку, или хоть кого-то, кто смог бы ему объяснить создавшееся положение. Так весь день он и просидел у костра, высушивая одежду от скопившейся в подземелье влаги, наблюдая, как Лёшка рыскает вокруг в поисках незнакомых ему грызунов. Лес безмолвствовал, никто не отзывался на крики, а Ружин всё сидел, не в силах уйти от ручья, протекавшего поблизости. Когда солнце показывало полдень, он, наконец, почувствовал голод. Нож армейского образца был у него прицеплен к поясу. Банка тушёнки, всегда находившаяся в кармане куртки на такой вот неопределённый случай, была тут же съедена, а остатки он отдал Лёшке.
Это были другие деревья. Не таёжные. Где подевался мох и лишайник? Почему не слышно запаха морских волн близкого Охотского моря? Где шум бурлящих порогов Учура? Отчего птицы, грызуны и насекомые совершенно из иного климатического пояса? И где, наконец, все остальные?