Мокин, окончивший до войны институт и поэтому считавший себя знающим гораздо больше, чем Самсонов, у которого за плечами лишь десятилетка и военная школа, озадаченно взглянул на него.
- Время, время, комбат! - приказал Самсонов. - Давай торопи людей!
Неожиданно рядом щелкнул пистолетный выстрел.
Ефрейтор, сидевший у дерева, медленно повалился на бок.
- Черт знает! - проговорил Самсонов, глядя, как один из бойцов не спеша поднял выпавший из руки ефрейтора пистолет и сунул его в карман. - Порядка нет.
Лень уже пленных обыскивать. А если бы он кого-нибудь хлопнул? Безалаберщина!
- Безалаберщина, - согласился Мокин, весело щуря глаза. - Те, у кого лишь порядок, сразу бы ощупали пленного, но через мины в атаку не пошли.
Возле Андрея собрались разведчики. Он удивился, что никто не ранен, не убит. Лишь у Копылова из пробитой телогрейки вылезли клочья ваты.
От командира правофланговой роты прибежал связной:
- Идуть!..
- Кто "идуть"? - прищурился Мокин.
- Ось... - запыхавшийся, с выпученными глазами пожилой боец, облепленный снегом, только рукой указал меж деревьев туда, где за рекой и чистым снежным полем темнел другой лес Из леса двигалась к реке большая колонна. И различались тупоносые машины, набитые солдатами, артиллерийские прицепы.
- Э-э, - теперь Мокин беспокойно вытянул шею. - Немцы... С тыла идут.
- Черт! - пробормотал Самсонов. - Нет связи... Ракетами сигнал, ракетами!
В сторону берега полетели ракеты.
- Поймут или не поймут нас пушкари? - оглянулся Самсонов. Заворачивай, комбат, фланг. Танки останови...
И в этот момент где-то далеко впереди рявкнули орудия. Два тяжелых снаряда упали позади колонны.
Затем столбы огня и дыма взметнулись между грузовиками.
- Это что ж? - удивился Копылов. - Немцы по своим лупят? Их дальнобойная. Осоловели, медузы!
Снаряды ложились кучно, и теперь стреляли две или три батареи сразу. Возможно, пущенные ракеты сбили с толку наблюдателя, который думал, что в лесу еще находятся свои, а это колонна русских...
Дым от горевших машин и разрывов заволакивал поле. Фигурки солдат разбегались, падали, настигнутые осколками. Один грузовик вырвался из пелены дыма.
Но за деревьями стукнула танковая пушка. Снаряд ударил чуть впереди, грузовик, будто подмяв разрыв, опрокинулся.
- Все, - отирая рукой вспотевший лоб, проговорил Самсонов. - Теперь, комбат, двигай вперед!
"Да, здесь все, - подумал Андрей. - И потом снова бои.."
Он закрыл на секунду глаза, представил, как по всему фронту развертывается наступление, движутся танки, цепи бойцов с перекошенными криком ртами, а по тыловым дорогам идут колонны пополнения, навстречу им катятся санитарные фургоны, и где-то матери дрожащими руками берут конверты с официальным штемпелем и захлебываются слезами. И сколько еще идти, сколько боев?..
XXIV
Контрнаступление продолжалось. Главные удары наносились в районе Тихвина, под Москвой и на Дону, по линии фронта общей протяженностью более тысячи километров. В тылы немецких армий прорывались кавалерийские дивизии с танковыми бригадами.
А на юге дивизии фельдмаршала Манштейна, который заменил Рундштедта, непрерывно атаковали Севастополь, захватили уже весь Крым и готовились через Тамань пробиться к нефтяным районам. Вырисовывался план германского командования: отрезать Кав-каз и двинуться в Иран, Ирак, Индию.
Невзоров узнал, что в Ставке перед контрнаступлением были жаркие споры. Одни говорили, что сил для широкого наступления мало и часть резервов надо бросить, чтобы удержать Кавказ. Другие предлагали сосредоточить резервы на флангах у Москвы и сходящимися ударами замкнуть кольцо вокруг группы армий "Центр". Третьи возражали, так как Гитлер мог быстро перекинуть механизированные корпуса и авиацию на ослабленные участки. Ставка заседала всю ночь, и лишь к утру Верховный главнокомандующий принял решение осуществить план нарастающих ударов, подготовленный генштабом.
Едва началось контрнаступление у Москвы, еще не обозначился его размах, как в Тихом океане японцы неожиданно атаковали американскую базу Пирл-Харбор. Германия и ее другие союзники тоже объявили войну Соединенным Штатам. Было ясно, что это готовилось к падению Москвы. Война теперь охватила весь земной шар.
Переставляя флажки на карте, Невзоров думал иногда о том, с чего все началось. Казалось бы, мелкие территориальные претензии европейских государств обернулись дракой шестидесяти стран мира с населением около двух миллиардов человек. Война, как любая ссора, если не приглушить ее в начале, разрастается, возбуждает остальных и заставляет по соображениям экономического характера или с надеждой урвать для себя кусок выступить на чьей-то стороне.
Утром 15 декабря Невзоров передвинул флажок западнее того места, где обозначен город Клин. Здесь была разгромлена окруженная группировка немцев.
Министр иностранных дел Великобритании, прилетевший в Москву, захотел сам увидеть места недавних боев. Англичане явно сомневались, что германской армии вдруг нанесли такое поражение. В свите Идена были офицеры разных миссий, и Шапошников приказал Невзорову сопровождать их.
Клин еще дымился. Чернели обгорелые, пробитые стены зданий. Едко пахло гарью. Ветер бренчал сорванными лоскутами жести крыш. На улице возле брошенного "мерседеса" грудой лежали трупы солдат. Видно, их перетащили сюда, чтобы закопать в какой-нибудь яме. Тут же валялись немецкие каски, были сложены винтовки, автоматы, минометные стволы, неиспользованные гранаты. По развалинам бродили саперы, осторожно водя миноискателями над грудами кирпича. Несколько женщин, волоком тянувшие двух убитых солдат, остановились, разглядывая иностранные лимузины.
Дипломаты щелкали фотоаппаратами. Генерал Лелюшенко, командовавший теперь 30-й армией, объяснял Идену ход боев. И переводчик торопливо повторял номера разгромленных дивизий, количество подбитых танков и захваченных орудий. Иностранная речь непривычно звучала на русском холоде, среди развалин города.
- Много немцев убито? - глядя на трупы, спросил через переводчика Идеи.
- Тысяч двадцать, - ответил ему спокойным голосом командарм. - На моем участке.
Идеи как-то недоверчиво поджал губы. Длинная меховая шуба, островерхая шапка придавали ему вид грузного, массивного человека. Подбородок он укрыл шарфом, и ворсинки, заиндевев от дыхания на тридцатиградусном морозе, торчали, как белые иглы. Английские офицеры в своих коротких пальто ежились, топали ногами, чтобы согреться.
Из переулка вывели большую группу пленных. Многие были с обмороженными, распухшими лицами, у некоторых руки обмотаны тряпьем, а поверх шинелей накинуты одеяла. Идеи заговорил вдруг с ними понемецки.
- Ja, ja... Kaputt! [Да, да... Конец! (нем.)] - едва разлепляя черные губы, ответил солдат. Но шагавший позади ефрейтор ткнул его кулаком в шею. И, должно быть по флажку на лимузине определив, что здесь англичане, ефрейтор сиплым, простуженным голосом выругался.
Идеи что-то сказал переводчику на английском языке.
- Министр иностранных дел Великобритании хотел бы увидеть поле сражения, - объяснил тот.
Командарм жестом указал на машины. И, толкая друг друга, все забрались в кабины, где не было холодного ветра. Колонна легковых автомобилей снова покатилась через город.
В машине с Невзоровым ехали три английских офицера. Один из них, моряк с веселыми, живыми глазами, хорошо знал русский язык. Вторым был майор авиации, одетый в штатское пальто, который числился сотрудником посольства и имел дипломатический паспорт. Этот майор с невозмутимым, длинным лицом вызвал у Невзорова особый интерес. Перед поездкой он узнал, что майор является кадровым английским разведчиком и еще в 1918 году работал в Петрограде. Третий, старший из них, в чине полковника, за все это время не проронил ни одной фразы. Его морщинистое, широкое лицо с тонким носом и блестевшими, как перламутр, зубами словно дополняла толстая сигара. Выкуривая одну сигару, он тут же доставал из массивного кожаного портсигара следующую. И в машине плавал крепкий аромат гаванского табака.