— При чем тут чай? — возмутился мужчина с перстнем. — Я о деле говорю...
— И я о деле, — отозвался золотозубый. — Чтобы заварить хороший чай, нужно что? Нужно не жалеть заварки, побольше кинуть. А ты вот жалеешь. И в итоге, оттого, что тебе жаль купить и использовать качественный материал, водолазки твои и уступают тбилисским.
— Я буду использовать дорогостоящий материал, а деньгами, кто поможет, господь бог или, может, ты?! — взорвался мужчина с перстнем.
— Мы собрались здесь, — оборвал его Зохраб, — не для того, чтобы ссориться, а чтобы решить, как быть дальше. У всех теперь дела не важны — что с кожей, что с трикотажем... А, Жора, так я говорю? — обратился он к круглому, как мяч для мотобола, краснолицему армянину.
— Истинно так, — подтвердил тот с христианской смиренностью. — Должны помогать. Тем более, что ОБХСС крепко взялись за нас, — круглый Жора тяжело вздохнул и горестно покачал своей тусклой лысиной. — Работать становится трудно...
— Ты хотел сказать, зарабатывать становится трудно, — едко ухмыляясь, поправил его золотозубый.
— Так вот, ребята, — снова заговорил Зохраб. — Я узнал, что в Ереване у старика Мартироса набралась большая партия кожи. Ему, я думаю, столько ни к чему, вряд ли осилит, значит — ждет выгодного клиента... — Зохраб выжидательно поглядел в бесстрастные лица пятерых мужчин: — Мне бы это было очень кстати. Если только они не поднимут цену выше прошлогодней, я могу здорово поправить свои дела. Но мне нужен вклад — солидный куш. — Зохраб беспокойно шарил глазами по озабоченным теперь лицам. — Поможете? — прямо спросил он. — Сами знаете – окупится с лихвой. Поможете — верну с процентами, — его начинало бесить, что приходится их уговаривать.
— Старик прижимист, истинный крестьянин, — заговорил молчавший до сих пор мужчина со шрамом через всю щеку. — Расшевелить его трудно будет. Загнет черт знает какую цену, я уверен.
Придется уговорить его, осторожно, ласково. Старики, как дети, любят, когда над ними мурлычат, — сказал мужчина с перстнем.
— А если товар по дороге накроют? Что тогда? — осторожно спросил Жора. — Ухнут наши денежки...
— Не накроют, — резко ответил Зохраб. — Не каркай. А накроют, кровь из носу — а ваши деньги верну. Вы меня знаете. Одним словом, надо сделать все, чтобы достать товар...
— Ладно, — не совсем уверенно проговорил золотозубый, оглядывая товарищей, будто ища поддержку.
— Ладно, — сказал мужчина с перстнем.
— Поможем, — сказал мужчина со шрамом. — Сегодня мы тебе, завтра — ты нам... Рука руку моет...
— Что ж, — произнёс Жора. — Надо помочь…
— Ну и хорошо, — сказал Зохраб. — Я не привык оставлять своих работников на сухом панке.
— На сухом пайке? — удивился мужчина со шрамом. — Что это такое?
— Ну, то есть — без заработка, — пояснил Зохраб. — Каждый раз они помимо зарплаты получают с дохода цеха свою долю с левого товара... ...
— A-а... ты это имеешь в виду... ...
Через полчаса Зохраб вышел на улицу, сунул сторожу, стоявшему у машины трешку, сел, и рванул машину с места, поехал к себе.
— Я — король!
Теперь было воскресенье, полдень, и прохожие с любопытством оглядывались на красивого десятилетнего мальчишку с горящим взглядом темных глаз, а рука девочки, по-прежнему скованная страхом перед непонятной, неведомой страстью, застывала в воздухе, указывая на него.
Играющих на этот раз было много — двенадцать детей, и так получилось, что он с ней спрятались в темном подвальчике соседнего дома, под квартирой тети Сары. Пахло мышами и. пылью, что-то острое, волнующее поднималось в груди от нетерпения, страха, что их могут найти, от близости друг друга. Затаив дыхание, они старались не дышать даже, чтобы не выдать своего присутствия, а тут и смех стал разбирать, поглядят в темноте на светящиеся, побледневшие лица друг друга, представят разом, как теперь мальчик-водящий ищет их повсюду — и давай рот затыкать кулачками, давя в себе, судорожный, выхлебывающийся смех. Что это? Писк. Мышь, шепотом, полным ужаса, еле слышно выдавила из себя девочка. Не бойся, тихо произнес он, не бойся, и чувствует, в своих объятиях ее тоненькое, хрупкое тело с гулко, бешено бьющимся сердцем, жмурится, и ему кажется, что держит он в объятиях одно лишь ее обнаженное сердце — так сильно оно колотится о ребра девочки. Что это? Она прижимается к нему. Ах, нет, это его руки прижимают к мальчишескому крепкому телу ее таинственное, загадочное, непостижимое. А ты не боишься, что нас найдут? Ничего, тогда буду просто водить, и я найду кого-нибудь... Нет, мне страшно... Не бойся. А т-ты к-к-ем будешь, когда вырастешь, ты доктором будешь, да, да?.. Подожди, тише, а то Гасанчик нас застукает и придется... п-придется водить... или тетя Сара увидит и скажет твоей маме... Ты вот сделай так, не бойся, сделай вот так... Нет, туда нельзя, отпусти, т-туда нельзя, отпусти, я маме скажу... Не б-бойся, так сделай, вот так... Ох, мамочки, кажется, мышь. Не бойся, я же тут, рядом, вот посмотри, потрогай, видишь…