– Хорошо. Так что будем делать?
– Попробуй выжить, если сможешь, – сказал Ашер.
– Заткнись, – сказала я, – мне кое-что надо уяснить, Жан-Клод. Мы туда идем драть задницы или подлизываться?
– Ты что, станешь подлизываться к ним, ma petite?
– У них Вилли, Джейсон, и никто не знает, сколько еще наших. Так что да, если это поможет их спасти, то я могу слегка и подлизаться.
– Не думаю, что у тебя это хорошо получится, – сказал Жан-Клод.
– Обычно не получается.
– Но нет, никакого подхалимажа. У нас не достаточно силы, чтобы захватить Цирк, но мы идем туда, как ты выразилась, драть задницы.
– Как доминанты? – спросила я.
– Oui.
– Насколько?
– Будь агрессивна, но не глупа. Можешь ранить того, кого сможешь, но не убивай. Мы не хотим давать им повод.
– Они считают, что ты начал революцию, Жан-Клод, – из темноты сказал Ашер, – и как все революционеры, после смерти ты станешь мучеником. Они не хотят твоей смерти.
Жан-Клод повернулся, чтобы видеть второго вампира.
– Тогда чего же они хотят, Ашер? Скажи мне.
– Им нужно сделать из тебя пример. Без сомнения, ты сам увидишь.
– Если бы я планировал создать второй совет в Штатах, то да – тогда бы я понял смысл. Но я знаю пределы своих возможностей. Я не могу удержать место в совете. Это был бы смертный приговор. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое.
Ашер вздохнул.
– Слишком поздно, Жан-Клод. Совет уже здесь, и они не поверят твоим заявлениям о невиновности.
– Ты же веришь ему, – сказала я.
Несколько секунд он молчал, а затем сказал:
– Да, я верю ему. Единственное, в чем Жан-Клод всегда был выше всех – это выживание. Бросить вызов совету – не лучший способ для этого.
Ашер скользнул вперед, приблизив лицо очень близко ко мне.
– Запомни, Анита, что много лет назад он выжидал, чтобы прийти ко мне на помощь. Выжидал, пока не убедился, что его не схватят. Выжидал, пока не мог спасти меня с наименьшим риском для себя. Выжидал, пока не погибла Джулианна, потому что риск был слишком велик.
– Это не правда, – сказал Жан-Клод.
Ашер не обратил на него внимания.
– Будь осторожна, думая, что он не будет ждать, чтобы спасти тебя.
– Я сама никого не жду, чтобы меня спасали, – сказала я.
Жан-Клод смотрел через стекло на встречные машины. Он слегка кивал головой – вперед-назад, вперед-назад.
– Ты меня утомляешь, Ашер.
– Я тебя утомляю, потому что говорю правду.
Жан-Клод повернулся и посмотрел ему в глаза.
– Нет, ты утомляешь меня, потому что напоминаешь мне о ней, и что однажды, давным-давно, я был почти счастлив.
Вампиры пристально смотрели друг на друга.
– Но теперь у тебя появился второй шанс, – сказал Ашер.
– У тебя тоже мог бы быть второй шанс, Ашер. Если бы ты только дал прошлому уйти.
– Прошлое – это все, что у меня есть.
– И в этом нет моей вины, – сказал Жан-Клод.
Ашер скользнул обратно в спасительную темноту, свернувшись на заднем сиденье. Я подумала, что на этот раз Жан-Клод выиграл эту битву. Но можете назвать это ощущением – война еще не закончилась.
Глава 11
Цирк Проклятых когда-то был большим складом. Теперь же его фасад, увешанный яркими афишами шоу уродцев, и с танцующими клоунами, вертящимися на горящей вывеске, выглядел, как карнавал. С обратной стороны была просто темная стена.
Мы заехали на маленькую стоянку для персонала. Она была небольшой, так как большинство работников жили в Цирке. Зачем машина, если никогда не уезжаешь. Оставалось надеяться, что нам машина еще пригодится.
Я выключила мотор, и нас окутала тишина. Оба вампира погрузились в ту абсолютную неподвижность, которая заставляет вас смотреть на них лишний раз, чтобы убедиться в их присутствии. Животные могут замирать, но кролик, не двигающийся, пока мимо не пробежит лиса, – штука вибрирующая. Он дышит все быстрее и быстрее. У него бьется сердце. А вампиры – скорее как змеи. Змея выползает, пока не покажется вся длина тела, и затем замирает. И в этом случае не создается впечатления прекращения движения. Впечатления, что это движение продолжится. В этот момент время останавливается, и змея кажется нереальной, будто произведением искусства, чем-то сотворенным, но не живым. Казалось, что Жан-Клод погрузился в такой источник абсолютной тишины, где любое движение, даже дыхание, было запрещено.
Я взглянула назад на Ашера. Он сидел на заднем сиденье – совершенно неподвижно, идеальное золотое присутствие, но не живое.
Тишина заполняла джип, как поток ледяной воды. Мне хотелось хлопнуть в ладоши, закричать, что угодно – лишь бы разбить эту тишину и вернуть их к жизни. Но я знала. Все, чего мне удастся добиться, будет взмах ресниц и взгляд. Взгляд, не принадлежащий человеку.
Звук от соприкосновения моего платья с обивкой сиденья был слишком громким.
– Они проверят, есть ли у меня оружие? – мой голос казался бесцветным на фоне растущей тишины.
Жан-Клод изящно прикрыл глаза, и повернул голову ко мне. Взгляд был скорее умиротворенным, чем пустым.
Я начинала подозревать, не была ли для вампиров эта абсолютная неподвижность формой медитации. Может быть, если мы переживем эту ночь, я спрошу.
– Это вызов, ma petite. Они позволят нам быть опасными. Но я бы не выставлял оружие напоказ. Твой маленький пистолет будет в самый раз.
Я покачала головой.
– Я думала о большем.
Он приподнял брови.
– Большем?
Я повернулась и посмотрела на Ашера. Он тоже моргнул и поднял на меня глаза. Я включила свет в салоне, и впервые увидела настоящий цвет его глаз. Они были голубые. Но это не делало их настоящими. Они были такими же светло-голубыми, какими темно-синими были глаза Жан-Клода. Светлые, холодные, голубые, пугающий цвет глаз лайки. Но дело было не только в глазах, были еще волосы. Они казались золотыми, но это было естественное золото темного блондина. При свете я поняла, что это не была иллюзия легкого свечения, это было золото. Его волосы были истинного золотого цвета, как банка, покрашенная металлической краской.
Сочетание этих волос и глаз было поразительным. Даже без шрамов он бы не смотрелся реальным.
Я переводила взгляд с одного вампира на другого. Жан-Клод был красивее, но дело было не в шрамах.
Красота Ашера когда-то носила более мужественный характер.
– У вас один мастер, так? – спросила я.
Жан-Клод кивнул.
Ашер просто смотрел на меня.
– И куда же она делась? – спросила я, – Несравненно-Самые-Прекрасные-Из-Всех?
Ашер издал резкий звук, который должен был обозначать смех. Он прижал пальцы к изуродованной половине своего лица, растягивая кожу, сдвигая ее вниз, так, что стало видно бледно-розовую обратную сторону века.
Он подчеркивал шрамы, превращая лицо в уродливую маску.
– Ты считаешь, я прекрасен, Анита?
Он отпустил кожу, и все вернулось на свои места, упруго, по-своему совершенно.
Я смотрела на него.
– Что ты хочешь, чтобы я сказала, Ашер?
– Я хочу, чтобы ты ужаснулась. Я хочу видеть на твоем лице то же, что вижу на всех лицах последние двести лет – отвращение, насмешку, ужас.
– Сожалею, – сказала я.
Он повернулся, выставляя шрамы на свет. Он словно обладал врожденным чувством и знал, что свет делает с ранами, знал, как лягут тени. Годы тренировок, полагаю.
Я просто смотрела на него. Я встретила взгляд его светлых, совершенных глаз, через волны тонких золотых волос, смотрела на полноту его губ. Я пожала плечами.
– Что тут скажешь? Я большой поклонник волос и глаз, а у тебя отличные волосы и потрясающие глаза.
Ашер упал обратно на сиденье. Он сверлил нас взглядом, и в его глазах была ярость. Такая ужасающая ярость, что это пугало меня.
– Вот! – сказал он, – вот! Ты боишься меня. Я вижу это, чую, чувствую на вкус.
Он улыбнулся, довольный собой, отчасти торжествуя.
– Скажи ему, что тебя пугает, ma petite.
Я посмотрела на Жан-Клода, и снова перевела взгляд на Ашера.