Я закрыл глаза и представил себе беззащитного новорожденного слоненка, привязанного к колышку. Я уверен, что тогда слоненок дергал и тянул изо всех сил, чтобы освободиться. Но, несмотря на все старания, он ничего не добился, потому что тогда кол был слишком прочен для него.
Я представлял себе, как он вечером валился с ног, а наутро пытался снова и снова… Пока в один ужасный для него день он не покорился своей судьбе, признав собственное бессилие.
Этот огромный и мощный слон не убегает из цирка, потому что думает, бедняжка, что не может.
В его памяти осталось это ощущение собственного бессилия, испытанное им сразу после рождения.
И хуже всего, что он больше никогда не ставил под сомнение эти воспоминания.
Никогда больше он не пытался применить свою силу.
— Такова жизнь, Демиан. Мы все немного похожи на слона из цирка: в этом мире мы привязаны к сотням колышков, ограничивающих нашу свободу.
Мы живем, полагая, что «не можем» делать множество вещей, просто потому, что однажды, уже давно, когда мы были маленькими, мы пытались их сделать и не смогли.
Тогда мы поступили, как этот слон, мы занесли в свою память следующую установку: «Не мог, не могу и не смогу никогда».
Мы выросли с этой установкой, которую сами себе и дали, и поэтому больше ни разу не пытались выдернуть колышек.
Иногда, слыша звон цепи, мы бросаем взгляд на колышек и думаем:
Не могу и не смогу никогда.
Хорхе сделал долгую паузу. Потом подошел ко мне, сел на пол напротив и продолжил:
— Вот что с тобой происходит, Деми. Над тобой довлеет память о Демиане, которого уже нет, который не смог.
И единственный способ узнать, сможешь ли ты добиться чего-то, — это сделать новую попытку, вложив в нее всю душу…
Всю свою душу!
Общий множитель
В первый раз, когда я пошел на прием к Хорхе, я знал, что он не совсем обычный психотерапевт. Клаудиа, порекомендовавшая мне его, предупредила, что «Толстяк», как она его называла, был «немного специфическим» типом (sic)[1].
Мне уже надоела привычная психотерапия, особенно месяцами изнывать от скуки на кушетке у психоаналитика. Вот почему я позвонил и записался на прием.
Мое первое впечатление превзошло все ожидания. Был жаркий ноябрьский день[2]. Я пришел на пять минут раньше и ждал у подъезда до наступления назначенного мне времени.
Ровно в половине пятого я позвонил.
Раздался писк домофона, я толкнул дверь, вошел и поднялся на девятый этаж
Подождал в коридоре.
Еще подождал.
Еще немного подождал.
И еще, и еще подождал!
А когда я устал ждать, я позвонил в квартиру.
Дверь мне открыл тип, одетый на первый взгляд как на пикник в джинсах, теннисных туфлях и ярко-оранжевой футболке.
— Привет, — сказал он.
Должен признаться, его улыбка успокоила меня.
— Привет, — ответил я. — Я Демиан.
— Да, я так и понял. А что случилось? Почему ты так долго поднимался? Ты заблудился?
— Нет, я поднялся быстро. Я не хотел звонить, чтобы не беспокоить, вдруг у вас в это время был другой пациент…
— Чтобы не «беспокоить»? — передразнил он меня, озабоченно качая головой… и, словно говоря сам с собой, продолжил: — У тебя, наверное, и в жизни все так же складывается…
Я потерял дар речи.
Это была вторая его фраза в мой адрес, и, несомненно, он говорил что-то очень правильное, но…
Каков сукин сын!
Место, где Хорхе принимал своих пациентов и которое я не осмелился бы назвать кабинетом, было похоже на него: неформальное, неприбранное, теплое, колоритное, удивительное и — к чему скрывать — немного грязное. Мы сели каждый в свое кресло, друг напротив друга, и пока я рассказывал, Хорхе пил мате[3]. Да, да, он пил мате во время сеанса!
Мне он тоже предложил.
— Хорошо, — сказал я ему.
— Что «хорошо»?
— Хорошо, мате…
— Не понимаю.
— Я соглашусь выпить мате.
Хорхе отвесил мне низкий шутовской, поклон и сказал:
— Благодарю вас, ваше величество, что вы согласились выпить мате… Почему ты прямо не скажешь, хочешь ты мате или нет, вместо того чтобы делать мне одолжение?
Этот человек сведет меня с ума.
— Да, хочу! — сказал я.
И тогда действительно, Толстяк дал мне мате.
Я решил посидеть у него еще.
Среди множества других вещей, о которых я рассказал ему, я признался, что что-то со мной не так, потому что у меня трудности в общении с людьми.
2
В Аргентине, где происходят описанные события, весна начинается в сентябре и заканчивается в ноябре. —