«Когда вы ее уже уберете? Сколько это будет продолжаться?»
Я чуть в краску носом не рухнула. Поднялась и говорю ему:
«С чего это вы, уважаемый, решили, что я краску должна с асфальта соскребать?»
«А кто? Вы на государство работаете, значит, вы и отвечаете за порядок на улице».
«Извините, — говорю, — но в ваших словах нет никакой логики. По-вашему, если человек на госслужбе, так он и уборкой улиц заниматься должен? А если я детский врач, например? И вообще, откуда вы знаете, кто я такая?»
«Я вас не знаю и знать не хочу, — ответил этот прилипчивый дед, — но вы первая, кто на эту лужу внимание обратил. Я в этом доме живу. Уже неделю эту краску из окна наблюдаю. Думал, хоть сегодня государство наше любимое вспомнило, что оно о чистоте улиц заботиться должно. И не только на проспекте! За что мы вам только налоги платим?»
«Подождите, — сказала я. — Во-первых, чем это вам наше государство не угодило? Вот вы на вид приличный мужчина, пенсионер. И цвет лица у вас хороший, и зубы все из металлокерамики. Белые, как стеклопакеты после евроремонта. Квартира у вас в престижном районе. Разве вы с голоду умираете? Или в поликлинику за тридцать километров пешком ходите, как мои родители когда-то? Молчите? А во-вторых, у государства проблемы поважнее есть, чем краску соскребать. Вы телевизор смотрите? Интернет читаете? На Западе враги и моральное разложение, на Украине — бандеровцы. Оппозиция опять воду мутит. В мире неспокойно, а вы все про какую-то краску. Стыдно. Могли бы и сами заняться, в вашем возрасте физическая активность полезна. Растворителя купили бы — и через час никакой лужи».
«Все с вами ясно, — плюнул тот дед в мою сторону и пошел своей дорогой. — Еще одна зомбированная!»
Ушел он, а я пожалела, что не сдержалась. Интересно было бы того деда расспросить поподробнее, что он из окна видел. Особенно в тот самый день. Ведь мог же видеть, такие, как он, многое замечают, даром, что в очках. Улица из того дома, на который он показал, вообще вся видна как на ладони. Но мне как-то больно стало от его необоснованных жалоб. Как это там, в кино один говорил: за державу обидно. Ну вот чего им не хватает, таким людям? Нет у них ощущения какого-то такого... Не знаю, как сказать. Общего дела, общей заботы. Мы же все граждане, в одном городе живем, в одной стране. Видишь непорядок — устрани. Заметил несправедливость — позвони куда надо. Можешь помочь — помоги. Не можешь — не мешай, а не все на государство спихивай. Пихуны.
Короче, распереживалась я, разволновалась. А вечером ждали меня новые испытания.
Иду домой, смотрю, свет у нас не горит. А время уже позднее, дети в такое время дома обычно уже, а тут полночь практически, а они где-то задерживаются. Защемило сердце, сами понимаете, мать — она и в Африке мать. Поднялась я в квартиру, свет включила, чайник поставила. Есть у меня такая привычка, от мамы осталась — чай перед сном пить травяной. Успокаивает. О плохом старалась не думать, только вот запах краски этот никак не исчезал, словно я сама ей вся вымазана была, нитрой этой. Села на кухне, а сама в окно все вглядываюсь. Мало ли что с детьми случиться могло. Район у нас спокойный, но всякие отморозки могут в такой полночный час шастать, от них не застрахуешься. Надо было спать ложиться, на завтра у меня планы были, но я твердо решила детей дождаться. И вот — уже, наверно, час ночи был — слышу, кто-то ключом в замке шкрябает. Я к дверям, а это Олечка, невестка моя. Маленькая, как мышка, проскользнула в прихожую и к себе хотела юркнуть.
«Здравствуй, Олечка, — сказала я, а сама свет как включу: девочка бедная аж ослепла. — А Димка где?»
«Он в Гомель поехал, на встречу общин. Завтра вернется», — пропищала она, а сама на меня со страхом смотрит. Но не только со страхом — с каким-то вызовом.
«А ты где гуляла?» — спросила я как можно ласковее. А сама уже подумала нехорошее. Как-то подозрительно это: муж в командировку, а она сразу в загул. Такая маленькая, худенькая, одни кости, а туда же.
«Я? Я на выставе[11] была».
Это они так выставку называют. Ну, слава Богу, хоть не імбрыком.
«А давай чаю вместе попьем — предложила я. — Давай, давай, не стесняйся. Садись, только руки помой».
Она как-то не очень моему предложению обрадовалась. Но сходила послушно в ванную, пришла, на уголок стула села. Молчит, глаза опустила.
«Ну что ты как чужая? — улыбнулась я. — Сразу прячешься. Не смотри так, не съем. Можем по капельке, расслабиться. Мы же с тобой одни сегодня, без мужиков. У меня тут винцо сладкое где-то было».
Не успела она пикнуть, как я ей в рюмочку винца налила, сама из стакана пригубила и возле нее села.