Кулисы театра Шуберта в Чикаго. Время действия — 17.00. Я занимался вокальной разминкой перед вечерним представлением «Пиратов из Пензанса». Да, да, это был мюзикл, и я носил тесно облегающие панталоны. Сотрите с лица гадкую ухмылку и послушайте дальше.
Ко мне зашел парнишка из почтового отделения и сказал, что по радио говорят какие-то странные вещи о Джоне… «вроде того, что твой брат умер». Сначала я решил, что это неудачная шутка, типа когда «Битлз» объявили о смерти Пола. Джон и Дэнни всегда хохмили не по адресу. Это было похоже на одну из их гнусных шуточек.
Я позвонил на радиостанцию и попал на ведущего. «Это Джим Белуши, — сказал я. — Что за дрянь вы несете про моего брата?» Сначала он не хотел поверить, что я на самом деле брат Джона. Когда мне удалось убедить его, он сказал: «Извини, Джим, это только что прошло по каналам Эй-Пи» (Агентство Associated Press). И он зачитал официальное сообщение по телефону.
«Джон Белуши скончался…» Джон всегда хотел умереть молодым, чтобы его труп выглядел привлекательно. Его желание исполнилось.
Можно было бы сказать, что «в этот момент я осознал, что потерял брата», но не уверен, что я вообще осознал это. Мне до сих пор кажется, что он где-то рядом. Сколько раз я видел его в повторах передач SNL, Animal House и Blues Brothers? Когда мой старший сын Роберт выразительно поднимает брови, я готов поклясться, что вижу Джона. Его влияние на меня и на телеиндустрию было огромным. Он как будто никуда и не уходил.
Дело не в том, что я не понимаю, что он умер. Просто каждый день как минимум один человек останавливает меня и говорит, как он любил моего брата. И давайте будем откровенными, приходилось ли вам читать что-нибудь обо мне, где не было бы написано: «Джим Белуши, брат легендарного Джона Белуши, умершего от передозировки в "Шато-Мормонт"…» Нет ни одной статьи о Джиме Белуши, где не упоминалось бы о передозировке и о «Шато-Мормонт». Моя семья должна бы получить солидное вознаграждение за бесплатную рекламу этого отеля.
Да, тогда я осознал, что он умер. Через пару часов после телефонного звонка я был на сцене с черной нарукавной повязкой. «Шоу должно продолжаться» и прочая ерунда, вы понимаете.
Когда я вернулся домой, члены семьи, разумеется, стали спрашивать, что я собираюсь делать. Организация похорон, общение с прессой, дальнейшие планы — все это следовало обдумать. Прежде всего нужно было решить, где состоятся похороны, кто будет их оплачивать, кто должен приехать и тому подобное; в общем, тот кошмар, которым приходится заниматься, когда умирает близкий человек.
В роду Белуши есть традиция: тот, кто зарабатывает больше всего, считается главой семьи. В роду Белуши также есть традиция выдумывать семейные традиции Белуши, чтобы подчеркнуть какое-нибудь важное обстоятельство. Сами решайте, что здесь что. Короче говоря, в своей семье я был единственным, кто понимал, что мне не хватает лидерских качеств.
На похороны собралась масса народу. Повсюду, куда ни взгляни, можно было видеть толпы людей, вертолеты, репортеров, фотовспышки и видеокамеры. Я пытался быть опорой семьи, но лучшее, что я мог придумать, была пригоршня таблеток валиума в кармане. Сестра начинает рыдать — сунь ей таблетку. Тетя в истерике — сунь ей таблетку. Моя мама способна устроить драму из тихого семейного обеда, и я беспокоился о том, что она может сказать стервятникам из желтой прессы. Я дал ей валиум.
Журнал People опубликовал фотографию похорон, где моя мама стояла на дорожке у входа в церковь, одетая в черное и склонившаяся над распятием на крышке гроба, где лежал Джон. Мы с моей первой женой поддерживали ее под руки: классическая картина убитой горем матери.
Но дело в том, что она не горевала. Она была раздражена и, давайте скажем откровенно, находилась под изрядным кайфом. Когда мы выходили из церкви, она споткнулась и потеряла равновесие. Мы с женой помогли ей удержаться на ногах. Она наклонилась ко мне и прошипела мне в ухо: «Чем ты меня напичкал? Я едва могу идти!» В тот момент фотограф и сделал снимок. Впоследствии мама обвинила меня в том, что я украл ее горе. Никто из родственников не беспокоился о моем горе, но я руководил церемонией, и это было моим первым ошибочным решением.
Через несколько дней состоялась заупокойная служба в церкви Св. Иоанна на Манхэттене. После этого Берни Бриллштейн, менеджер Джона, поймал нас с братом Билли в коридоре отеля и сообщил очередную новость. Вскрытие показало, что Джон умер от передозировки.
Сейчас, двадцать лет спустя, может показаться, что мы должны были узнать об этом сразу же после смерти Джона. Но в тот момент это было для меня полнейшей неожиданностью. Джон слишком много работал, плохо питался, имел лишний вес, и с ним уже случались сердечные приступы. Когда Берни сказал, что Джон умер из-за наркотиков, для меня он как будто умер еще раз.
Мы с Билли отреагировали одинаково. Мы попятились, пока не уперлись в стену, и одновременно сползли на пол. Мы сидели там и тихо плакали. Но на самом деле я продолжал сползать вниз еще несколько лет после того, как разорвалась эта бомба.
Следующие десять лет заслуживают отдельной книги. Это боль, которую пришлось вытерпеть всем нам, когда наш семейный герой стал печально известной мифологической фигурой. Это два моих брака, которые распались из-за того, что я не мог постоять за себя. Это мой сын, для которого я не мог быть образцом для подражания. После выхода статей и книги «Под напряжением» Боба Вудварда, полных сплетен и клеветы вместо исследования жизни Джона и его таланта, как было обещано моей семье, возникло ощущение, будто Джон умер снова. Говорят, что у кошки девять жизней, а у Джона оказалось девять смертей. Долгие годы я не мог прийти в себя.
Быть актером и братом Джона Белуши означало проклятие и благословение одновременно. Наше родство открывало двери, к которым другие актеры не могли приблизиться. Впрочем, я должен был не просто войти в дверь, а ворваться в нее: меньшего от меня не ожидали. На каждом собеседовании и на каждой работе, которой я занимался после смерти Джона, слава нашей общей фамилии тяжким грузом ложилась на мои плечи. Критики так и не простили мне, что я не так же хорош, как Джон. Но кто мог быть наравне с ним? Он был суперзвездой. Он был легендой. Черт побери, он покатывался со смеху надо мной, как и полагается при виде комического актера. И на самом деле я больше был его фанатом, чем братом.
Многие люди не знают об этом, но в детстве мы были не слишком близки друг с другом. Подумайте: когда он учился в восьмом классе, я учился в третьем. Вы знаете восьмиклассников, которым интересно возиться со своими восьмилетними братьями? Когда я перешел в среднюю школу, он уже давно жил отдельно. Конечно, он оставался членом семьи, но в определенном смысле я знал его так же, как и все остальные американцы. Мы сблизились лишь незадолго до его смерти.
С тех пор мне уже не отделаться от его наследия. Мне пришлось создавать новый образ и прыгать выше собственной головы. Если я рассказывал анекдот, он должен был выглядеть в три раза смешнее, чем тот же анекдот, рассказанный кем-то другим. Сейчас я могу прийти в передачу «Актеры о себе» и рассказать о том, как этот вызов помог мне по-настоящему встать на ноги (конечно, если руководство передачи соблаговолит ответить на мои звонки). Но наследие Джона долгие годы было крестом, который мне приходилось нести, и никто не спрашивал, нравится мне это или нет.