– А если я… если больше… Что там купчишек потрошить? Если через Дунай, в ромейские пределы? Пройтись по Добрудже, по Лудогории. Много там и товару доброго, и скота, и пленных взять можно.
Нечай аж присвистнул от изумления.
– Ну, ты даёшь! Экие у тя замыслы дальние! На ромеев! Опасное дело то, хлопче! Ромеи – они мстительны. Не сами, дак чужими руками зло содеют. Тут подумать крепко надоть[66], прежде чем на круг идти. Вот что. Пошлю я к сотникам, к тысяцким, к ватаманам. Соберёмся у меня, обсудим.
– Добро, – коротко кивнул Акиндин.
Чем-то нравился Нечаю этот, по всему видно, смелый порывистый молодец. Так и проглядывает в нём лихая удаль. Такой, если на что пойдёт, на что решится, не остановится. Ещё Нечай знал: как раз такой и нужен берладницкой вольнице вождь.
…В избе было шумно, сотники и десятники говорили наперебой, не дослушивая друг друга. Одни не хотели связываться с ромейским базилевсом, другие, наоборот, поддерживали Акиндина, баили, что ввязавшийся по горло в кровопролитную войну с уграми император Мануил никак не сможет им сейчас помешать.
От шума звенело в ушах. Акиндин, сурово сведя брови, переводил взгляд с одного крикуна на другого. Десница стискивала эфес харалужной[67] сабли. Хотелось ясности, твёрдого решения, но ясности никакой не было.
«Вот что значит твёрдой руки нету. Орут, и некому их осадить. Да, вольница лихая, необузданная! Не сладить с тобою! А может, так и лучше даже! Когда они врозь, их и подчинить потом будет легче? Кого лестью, а кого и силой», – проносились в голове Акиндина мысли.
Честно говоря, как сейчас быть, что сказать, он не ведал.
В избу, громко хлопнув дверью, влетела запыхавшаяся молодица в мужском наряде – шапке лисьего меха, кафтане, шароварах и высоких угорских сапогах с боднями[68].
– Марья-разбойница! – прокатился по рядам собравшихся шепоток.
Известна была Марья своими жестокими нападениями на приграничные сёла Галицкого княжества. Полонили её люди смердов и закупов, разоряли боярские вотчины, жгли, убивали и всякий раз ловко уходили от погони. В Берладе Марья появлялась нечасто, но вот, видно, услыхав о совете, примчалась, не желая оставаться в стороне от больших разбойных дел.
– Который из вас Акиндин еси! – крикнула она, выскочив на середину избы. – Ты?!
Голос у ватаманши был резкий, звонкий, неприятный, хотя внешностью Господь её не обделил. Высокая была девка, стройная, лицо отличалось правильностью черт – тонкие брови, высокий, но не чрезмерный лоб, обрамлённый каскадом чёрных распущенных волос, прямой тонкий нос. Акиндин, недовольно морщась, выступил вперёд, встал с нею рядом.
– Ты, стало быть, ромеев воевать задумал?!
– Я!
Марья быстро, но с пристальным вниманием оглядела его с ног до головы. Добрый удалец, и статен, и в плечах широк. И держится гордо, не склоняет головы.
– С тобой иду! – выкрикнула внезапно молодица. – Надоело людям моим свиней у смердов галицких угонять да голытьбу сию стрелами калёными потчевать. Жаждут дальних походов!
– И мои такожде[69]! – поддержал Марью Смолята, бывший соратник князя Ивана, ныне выбранный в сотники.
– И мои!
– И мы идём!
– И нам без добычи негоже оставаться! Не хуже прочих! – раздавалось со всех сторон.
Неожиданное вмешательство женщины решило исход совета. Большинство ватаманов и сотников поддержало Акиндина. Только некоторые старые берладники продолжали сомневаться, но и они в конце концов под напором Марьи и своих молодых сотоварищей сдались.
…Походы свои берладники готовили быстро. Собирались в условленном месте, конные и пешие, когда надо, грузились на струги или на конях выступали посуху. Припасы большие с собой не брали, рассчитывали на добытки в разоряемых сёлах, зато поводные вторые кони были у них всегда. Быстрый конь – главная ценность, главный помощник в лихом стремительном набеге.
Несколько дней спустя выступила разноцветно наряженная кто во что рать на юг, в места, где быстротекущий Сирет вливается в многоводный Дунай. Баданы[70], бехтерцы[71], кольчуги, латы, шеломы[72], мисюрки[73] покоились покуда в обозе. Но едва нескладное свиду войско переправится через Дунай на наскоро сколоченных плотах, засверкают доспехи на плечах, заблестят на головах шеломы, заиграют на солнце стальные наконечники острых копий. И начнётся стремительный ярый набег.
…В эти же самые дни в другую сторону от Берлада, на север, нахлёстывая скакуна, мчался галопом вершник. Вёз он в Галич зашитую в кафтан писанную на клочке бересты грамотицу. И уже в Понизье, в Черновицах, тайно собирал князь Ярослав Осмомысл дружину.
71
Бехтерец – древнерусская кольчуга из металлич. пластинок, соединённых кольцами; монгольского происхождения.