– Что за наказанье мне такое? В отца, весь в отца пошёл! Тот тоже в час сечи в тылу хоронился в одном кафтане! Вот брат у меня Андрей али отец мой, Юрий князь – вот то стратилаты! И что с тобой будет, как княжить ты станешь? Не век же за материными юбками прятаться!
Сына своего княгиня Галицкая, хоть и ворчала на него порой, любила, баловала, спускала ему всякую шалость. На пакости мелкие был Владимир охоч, а вот грамоту книжную едва осилил, учился кое-как, в Законе Божьем и в счёте такожде не преуспевал.
С недавних пор в свиту к юному княжичу был определён среди прочих (а в основном окружали Владимира его ровесники – сыновья приближённых ко княгине суздальчанок) молодой Глеб, сын боярина Зеремея. Привёл его в новый княгинин терем и представил Ольге Коснятин Серославич.
– Вот, светлая княгиня, се Глеб, боярыни моей племянник. Двадцать лет хлопцу, – говорил Коснятин. – Пора пришла ему службу править. И без того засиделся в хоромах отцовых. Порученья твои исполнять будет. Ну и, полагаю, княжичу Владимиру пользу немалую окажет.
Милостиво приняла Глеба княгиня. Тем паче что красив был Зеремеев отпрыск, плечи имел широкие, а стан тонкий, яко у девицы. Да и на лицо юноша был пригож: глаза голубые, волосы кудрявые, нос прямой, яко у римского цезаря. Молодость и без того прекрасна, а этот выглядел, словно Аполлон из греческих мифов. Стоял смущённый, когда же позволила ему Ольга поцеловать свою руку, вовсе зарделся и едва коснулся холёной княгининой длани влажными дрожащими устами. От прикосновения этого осторожного как-то не по себе стало Ольге, проснулось в ней сильное плотское желание, возжаждала она заполучить юного Глеба себе на ложе. Пока же приставили боярского отпрыска в стольники к юному Владимиру.
Привели в покои, подвели ко княжичу, молвили:
– Вот, Владимир, отныне стольник се твой, Глеб Зеремеевич.
Вначале сильно стеснялся Глеб, всё озирался по сторонам, словно искал поддержки. Неуютно, одиноко чувствовал он себя в этом огромном, чужом, не знакомом ему доме. Но ничего не поделаешь, надо было привыкать к новой жизни.
Во время трапезы он стоял за спиной у княжича и подавал ему кушанья, после стал сопровождать Владимира в его частых охотах на уток и на рыбалке. С трудно управляемым неуемным юнцом приходилось Глебу проводить порой целые дни.
Однажды вернулись они из пригородных плавней уже поздно вечером. Сильно устал сын Зеремея, не столько за утками он следил, сколько за княжичем, который так и норовил запрятаться поглубже в заросли камыша. А там… Бог весть… Порой топкие места встречались в плавнях, а то и на каких лихих людишек можно было невзначай набрести.
Мокрый и голодный воротился Глеб в княжеский терем. Чертыхаясь про себя, понуро приплёлся в горницу, рухнул на лавку, исподлобья молча глянул окрест. Горница была пуста. Словно ветром смело княгининых слуг. Или час уже поздний, и укрылись они каждый в своём утлом покое?
Ольга явилась внезапно, выплыла откуда-то сбоку, верно, из потайной двери. Прошуршала ромейская багряница, скрипнула половица.
– Что сидишь тут, Глебушка? Уморился, чай! Ещё бы! Цельный день с моим непоседою по плавням шастать! На-ко вот, кваску испей!
Княгиня сама подала оробевшему боярчонку большую оловянную кружку с медовым квасом. Ошалело озираясь по сторонам, Глеб осторожно, маленькими глотками медленно втягивал в себя холодную, приятную на вкус сладковатую влагу.
Ольга опустилась напротив него на лавку.
– Ты не робей! Чай, не съем я тя. Не зверюга какая. Жёнка, как и все. И как и прочие, добра хочу от людей. Сижу вот тут в тереме, скучаю, порой за цельный день и слова единого доброго ни от кого не услышу. Тоска от того сердце мучит, Глебушка. Князь – у него свои дела высокоумные, меня он в них не посвящает. Да и к чему мне, бабе глупой, сии премудрости державные? А вот любви, ласки – сего хочется. Кошка – и та любит, когда ласкают её.
Намёки Ольгины сметливый сын Зеремея прекрасно понимал. Но понимал он также и то, что волею отца и дяди Коснятина впутывается в лабиринт больших и малых придворных ков и интриг, из которых потом выбраться будет ох как сложно! И он сидел, хмуро тянул из кружки квас, делая вид, что устал и не понимает до конца, о чём хочет сказать княгиня.
Вот допит последний глоток, отставлена в сторону порожняя кружка. Напряжённый, как натянутая тетива лука, Глеб недвижимо застыл на лавке. Ольга улыбнулась, шурша одеждами, поднялась, взяла в десницу свечу.
– Пойдём со мной. Ступай следом, – велела она коротко, звеня связкой тяжёлых ключей.
Лязгнул замок в утопленной в нишу двери. За дверью оказалась высокая винтовая лестница, крытая ковровой дорожкой изумрудного цвета.