Оглядываюсь по сторонам и вслушиваюсь в окружающее нас пространство. В высокой траве ничего не вижу, зато слышу отчётливо каждый звук. На дороге рокочут движки мотоциклов на холостых оборотах, автоматчики тоже не замолкают, прочёсывают лес короткими очередями. И хотя пули проносятся мимо, не задевая, лежать всё равно не уютно. Да ещё комсомолка копошится внизу, пытаясь выползти из-под меня.
— Лежи, дура, не шевелись. — Шепчу я ей комплименты на ухо. — Фрицы услышат, гранату кинут, и тогда нас точно накроет.
Вроде вняла. Во всяком случае вошкаться перестала, замерла, хоть и напряглась вся. Ощущаю это не только душевными фибрами, но и другими частями своего организма. Я мог бы и рядом прилечь, но тогда нас точно заметят с высоты человеческого роста, а так может и пронесёт, примут за бугорок или кочку. Но если фриц просто так развлекается, я ему все кишки выпущу и мехом внутрь выверну. Свой автомат я даже не трогаю, лежит он в сторонке под рукой, и пускай так и лежит. Лязгнешь затвором и всей маскировке трындец, а для боя накоротке мне и «вальтера» хватит, который в ладони сжимаю. Гансы чего-то мудрят, движки заглушили и не стреляют. Минуту тишины что ли устроили? Непонятненько. А может решили обойти и отсечь от леса, а уже оттуда начать прочёсывать? Но там наши, прикроют. Завяжут бой, услышу и начнём выбираться. Нет. Снова постреливают со стороны дороги, значит очкуют соваться в лес. Мало их, потому и не лезут, знают, что окруженцы по лесам шастают и можно нарваться на злую пулю.
Я не скажу, сколько мы пролежали в этой позе из камасутры, час, два, минуту. Но когда мотоциклетные движки снова затарахтели и начали удаляться, обрадовался несказанно. Отвалился в сторону и откатился к стволу берёзы, подхватив автомат. Не заметив угрозы, приподнимаюсь сперва на локтях, а затем занимаю позицию для стрельбы с колена и оглядываюсь по сторонам. Ничего подозрительного, можно сматываться.
— Вылезай из своей норки, мышонок Пик, уходить надо, пока не поймали. — Разрешаю я покинуть убежище комсомолке. Только она не торопится, а привстав на коленки, чего-то ищет, периодически наклоняясь и ползая в коленно-локтевой позиции по земле. Причём в одной руке Иванна что-то сжимает, а второй шарит в траве и разрывает мох на месте своей лёжки.
— Ты чего там потеряла, заполошная? Не время сейчас ползуниху собирать. — Шучу я на всякий случай, увидев непонятное выражение на её лице.
— Колечко. — Виновато лепечет партнёрша, не прекращая поисков.
— Какое ещё нах… колечко? Обручальное? — на всякий случай уточняю я, предчувствуя очередную проблему.
— Нет, от гранаты. — Подтверждает мои нехорошие предчувствия это ходячее недоразумение и садится на свою пятую точку, сжимая железный эллипсоид двумя руками.
— И где, ты, её взяла? — пытаюсь я рассмотреть предмет в её сомкнутых ладонях.
— Нашла, — опускает комсомолка глаза. — Там, в селе, ещё ночью. — Уточняет она, пытаясь жестикулировать.
— Сиди ровно на попе, не дёргайся, а то уронишь. — Упреждаю я дальнейшие манипуляции, подхожу ближе, забираю гранату, осматриваю и убираю в карман.
— Так она же взорвётся! — вытаращила на меня свои глазищи Иванна.
— Не ссы, подруга, у меня ещё есть. А теперь ходу отсюда. — Поднимаю я её с места и, придав ускорение проверенным способом, бегу следом. Некогда политесы разводить, противник может сюда нагрянуть большими силами в любой момент.
— А чего вы там так долго делали? — спрашивает Андрюха, выйдя из-за ствола дерева, когда мы остановились в заранее условленном месте встречи.
— Миловались бля. А, ты, что, ревнуешь? — слегка наезжаю я.
— Есть немного. Я же заметил, где вы упали, и контролировал ситуацию. — Признаётся кореш.
— Немцев видел?
— Нет, только слышал. Не отходили они далеко от дороги, прямо с неё поливали, если бы стали прочёсывать, открыл бы огонь и прикрыл ваш отход.