— Вот видишь, Рыльский, какие герои здесь лечатся. А вы его на голый понт взять решили. — Вильнув взглядом, переводит разговор на другое уполномоченный из оперов.
— А я чё? Я ничего. Это Пацюк всё. — Отмазался цирик, поддерживая игру.
— Тогда объясни мне, старший сержант, с какой целью ты организовал банду, с которой вы терроризируете и обираете местное население, а также других раненых? — задал мне неожиданный вопрос «добрый следователь», видимо Пацюк был злым.
— А что вы, товарищ лейтенант государственной безопасности, или ваш информатор, подразумеваете под словом — банда? — отвечаю я вопросом на вопрос.
— Ну, банда — это группа лиц, объединённая для совершения преступлений. — Цитирует УК старший опер.
— Такую банду я точно не создавал. Лгут всё ваши стукачи. Я пытался создать джаз-банду, но моих скромных способностей как руководителя и этого, как его — композитора, увы не хватило. — Развожу я руками. — Да и музыкальных инструментов тоже. Ну что это за джаз-банда, если у них есть только пианино, гитара и балалайка, а про гармошку я вообще молчу. Вот вы комедию «Весёлые ребята» смотрели? — верчу я головой в разные стороны, обращаясь ко всем присутствующим. — Вот там настоящая джаз-банда, а у нас сплошное недоразумение получилось, прям как в басне Крылова.
— Ха-ха-ха. — Заржал за моей спиной цирик.
— Ты чего, Рыльский? — уставился на него Следаков.
— Да комедию вспомнил. Тот эпизод, где репетировали музыканты. — Едва сдерживает смех, лыбящийся сержант.
— И правда. Смешно. А что насчёт остального? — не отстаёт от меня настырный опер.
— Остального чего? — тяну я время, собираясь с умными мыслями. А то чуть не ляпнул про Джорджа из Динки-джаза, снять-то эту английскую картину сняли, — а вот когда выпустили в советский или фронтовой кинопрокат?
— Я про то, что раненых обираете.
— А что, кто-то жаловался, и есть заявления, либо конкретные факты?
— Вот тут написано, — открывает Следаков тонкую папку и пытается прочитать залитый чернилами лист. — … в том числе обирают других раненых, вымогая у них папиросы и деньги всевозможными азартными играми.
— Я вообще ничего не понял. Кто обирает? Каких раненых? И причём здесь азартные игры? Вот я лично, из всех настольных игр предпочитаю шашки и домино. А вы, товарищ лейтенант госбезопасности? — сбиваю я опера с боевого настроя.
— Шахматы. — Ведётся он на мой развод.
— В шахматы я тоже умею. Может сыгранём партейку? Я сбегаю. — Продолжаю я валять ваньку.
— Не сейчас. А на что ты в шашки играешь, старший сержант. — Ухватился за меня оперупалнамоченный. Цепкий попался, гад.
— Как на что? Панас, вы когда «козла» забиваете, на что режетесь? — разворачиваюсь я к цирику, озадачив своим вопросом. — Ведь явно не на просто так?
— Известно на что, кто в магазин побежит. — Колется он от неожиданности и двойственности вопроса, так как забивать козла можно разными способами, ну и играть на просто так тоже.
— Ну, так и мы тоже не пацаны, чтобы на щелбаны играть. Магазина у нас здесь нет, вот на папироски и играем. Опять же на общее благо. Кто особо азартный и много курит, проиграв, меньше губит своё здоровье. А кто умный, тот табак на сахар меняет, и от глюкозы ещё умнее становится. Так что какой тут криминал? За это вон и Рыльского привлечь можно.
Расстроенный опер уже откровенно перетряхивает свою папку, пытаясь найти убойный компромат на меня. И аж меняется в лице, уставившись в очередную кляузу «барабана».
— А расскажи-ка мне, старший сержант, о чём ты договаривался с Марией Аблигановой на берегу реки два дня назад.
— А Мария Аблиганова это кто? — искренне удивляюсь я.
— Ну, тебе лучше знать. С кем ты тут шуры-муры разводишь. — Уставился на меня опер.
— Вообще-то я со многими женщинами общаюсь, но никакой Аблигановой хоть убейте, не помню. Вызовите вы в конце концов своего стукача сюда, да расспросите его, на каком основании он меня оговаривает. Да ещё каких-то там Машек приплетает. Что, может и часовню тоже я развалил? — возмущаюсь я.
— Какую часовню? — тут же сделал на меня стойку Следаков.
— На городском кладбище. — Вовремя вспомнил я рассказы Нины из цикла «знай и люби свой город».
— Нет, часовню не ты. — Завис опер, снова перебирая заляпанные чернилами листы, исписанные корявым почерком с французским наклоном.
Неожиданно в кабинет ворвался Пацюк и, отозвав своего начальника к окну, стал что-то ему негромко докладывать, периодически скашивая на меня глаза и тряся опросными листами какого-то бедолаги, которые у него всё-таки забрал старший и начал читать. Закончив чтение, он снова уселся напротив меня и продолжил допрос.