При этом интерпретация значений открыта для каждого отдельного читателя: читатель моей закалки, например, может, обладая склонностью к игре, истолковать посыл стихотворения как идею того, что к политической идентичности не следует относиться чересчур серьезно, если ты стремишься к спокойной жизни. Стишок можно воспринять как апологетику центристской политики или почти как политическую программу (каждая из сторон должна пойти на некоторые уступки, и она это сделает). Или как обвинение «домобранцев» в том, что, в отличие от партизан, они не способны признать свои грехи. Бледность красных может означать, что им неловко за послевоенные расправы, а белые не краснеют, потому что они еще не покаялись в своих грехах периода войны – таких как сотрудничество с оккупантами и т. п. И, не в последнюю очередь: это стихотворение можно рассматривать просто как языковую «лудистскую» игру, без каких-либо политических подоплек, в том числе и в аспектах, выходящих за пределы понимания автора этих строк, либо столь личных, что я предпочел бы о них умолчать, по крайней мере сейчас.
Так, кстати, случается со всеми доброкачественными литературными произведениями: они создают вокруг себя все новые и новые мысленные контексты.
Независимо от того, как мы поняли текст, читая, мы сопоставляем свой словарный запас, свое понимание, эмоции и мироощущение с прочитанным, тем самым расширяя и углубляя свой лексикон, ставя под сомнение стереотипы и таким образом порождая новые или закрепляя старые мысли и эмоции.
И да, мы еще и генерируем новые мысли, а старые слова облекаются новыми значениями. Каждый из нас делает это по-своему, в зависимости от того, является ли он по своим политическим убеждениям скорее красным, чем белым, насколько ориентируется в орфографии и продвинут ли более-менее в восприятии стихов и каламбуров.
Такое чтение называется углубленным, это не только восприятие художественного текста: оно также открывает двери к пониманию природы.
Примером того, как мы создаем новый мир из старых слов, приобретающих новые значения, является формула Эйнштейна: E = mc2. Гениально лаконичная и элегантная, она в то же время представляет собой результат сложных вычислительных операций; кроме того, за ней стоит обоснование, противоречащее интуитивному восприятию мира. Если попытаться хотя бы грубо передать эту формулу бытовым языком, то такие слова, как «пространство» и «время», должны приобрести новое, необычное значение, слившись в новое слово «пространство-время» и тем самым создав вокруг себя новый ментальный контекст – точно так же, как новые значения и ментальные контексты проявляются в игре Розы с канонами.
Зачастую проще всего совершить такого рода ментальный поворот или прорыв, смешав то, что в принципе несочетаемо, например естественные и гуманитарные науки. Такой подход к вершинам профессии практиковали выдающиеся современные физики и авторы мировых бестселлеров Влатко Ведрал и Карло Ровелли, обосновывая дилеммы, которые квантовая механика привносит в понимание мира, с помощью метафор и литературных сюжетов, классической философии и религии. Собственно говоря, они преуспели в этом потому, что – один в Белграде, другой в Вероне – посещали гимназии, где, помимо естественных наук, получали еще и классическое гуманитарное образование. Очевидно, это превосходный тренинг мышления даже для естественников. Поэтому мы сегодня оказываем себе медвежью услугу, изгоняя гуманитарные дисциплины из системы образования, убежден Ровелли, ведь без классической гуманитарной культуры не было бы современной физики и, как следствие, естествознания и технического прогресса.
По его словам, наиболее яркой иллюстрацией является древнее понимание природы, на которое повлияло изобретение алфавитного письма. Демокрит, впервые заявивший о том, что мир состоит из малых частиц, называемых атомами, смог сформулировать свой тезис, ибо мог объяснить его с помощью весьма кстати народившегося в то время алфавитного письма: атомы составляют мир точно так же, как буквы создают слова, слова складываются в предложения, а предложения – в трагедии и комедии. Поэтому без изобретения алфавита, добавляет Ровелли, в древности было бы невозможно охарактеризовать явления природы в том виде, который стал основой современной физики, и, не читая древних авторов, нельзя понять интеллектуального фундамента, на коем строилась современная наука.