Сержант успел остановить махину аккурат за метров пятьдесят у края обрыва.
— И куда теперь? — в недоумении спросил Йован.
— Чтобы снова выйти на трассу, придется ехать через город, — заключил Матвей. — Но сделаем мы это уже завтра, на рассвете. Сразу как только поспим.
— Что, ночевать прямо здесь будем? — спросил Вадим Георгиевич.
— Нет, это не безопасно. Вездеход тяжелый, еще чего хуже остальная часть эстакады развалится, здесь лучше не стоять.
Сержант добавил:
— Мы минуту назад проезжали съезд в город, вроде с виду целый.
— Хорошо, тогда разворачивайся и давай к нему. Подыщем местечко рядом с дорогой и встанем лагерем, — сказал Матвей. — А я пока приготовлю оборудование для прогноза.
Совсем скоро они спустились с эстакады и вид очередного города за окном вновь привлек команду, заставив прильнуть к иллюминаторам.
Вездеход медленно проехал мимо пятиэтажного здания фабрики, чьи широкие окна напоминали бездонные глазницы. Кирпичный фасад здания был изрезан множеством трещин, а входное крыльцо полностью поглотила ржавчиной.
Вдоль дороги стоял покосившийся цифровой билборд, экран которого был покрыт мокрыми разводами и многолетней грязью. Интересно, что показывал этот гигантский экран, прежде чем отключиться навсегда? Должно быть, одну из тех глупых реклам доставки еды, о которой часто рассказывал Матвею отец.
«Говорю тебе, сынок, люди в те годы соревновались за первенство в тупости. Возможно, именно поэтому мы проиграли эту войну».
— Давай здесь налево, — посоветовал Матвей сержанту.
Они свернули на тихую, пустую улицу.
За старыми деревьями виднелись пятиэтажные здания, а между ними находилась детская площадка: горка для спуска в виде башни замка построенного из дерева, высокие качели и огороженная бревнами песочница с грязным снегом.
— Пойдет, — произнес Матвей, разглядывая окружение. Для себя он уже приметил место, откуда смог бы запустить радиозонд. — Так, слушайте внимательно. От вездехода ни на шаг, а лучше и вовсе сидите здесь и не высовывайтесь.
Он взял в руки мешок с радиозондом и метеодатчиком.
— Наберитесь сил, завтра у нас будет тяжелый денек…
Собранные данные с радиозонда стали поступать на планшет Матвея когда на улице стояла тьма, хоть глаз выколи. Пространство вокруг освещал лишь ближний свет фар и идущий теплый свет из салона Титана.
Несмотря на предупреждение собирателя, некоторые все же покинули вездеход, жалуясь на затекшие в дороге ноги, и, блуждая рядом с махиной, старались не заходить дальше границ света, будто опасаясь, что ступив за нее, их схватит внезапно ожившая тень.
— Эй, пантера, могу тебя спросить? — обратился Йован к Нади, стоявший с винтовкой наперевес. — Как по-настоящему звать-то этого Домкрата? — Он кивнул в сторону водителя, который занимался сменой батарей для предстоящего путешествия.
— Как ты меня назвал? — настолько строго спросила прогрессистка, что у самого Матвея мурашки от ее холодного голоса по спине пробежали. Чего уж говорить о бедолаге Йоване.
— Пантера… — осторожно повторил Йован, поправив воротник свитера, словно тот его души.
— Еще раз назовешь меня так, я тебе кадык вырву, — ледяным и одновременно угрожающим голосом ответила девушка.
— Да ну тебя… — отмахнулся Йован и вновь уставился на силуэты зданий впереди, видневшихся сквозь запутанные ветви кустарников и деревьев.
— Не знаю я его настоящего имени, никто не знает, — все же с нисхождением ответила Надя. — Его родители погибли еще в первый год от Черни. Это случилось за пару дней перед тем, как вас отправили на карантин. — Надя взглянула на Домкрата, осторожно вставляющего батареи в аккумулятор вездехода. — Ему тогда года четыре было, может и того меньше. На Прогрессе все мысленно на нем поставили крест — слишком уж он был с виду хилый и болезненным, да и глухонемой к тому же, какая польза от такого? Ему даже поэтому имени не давали, зачем имя без пяти минут покойнику? Вот он и стал вроде отщепенца на станции: то здесь украдет кусочек еды, то там выпросит глоток воды, ночевал у кого придется. Но, в итоге, он смог выжить и стал полезным для станции, начав помогать нашему механику, дяде Грише, когда ему было около семи лет. Именно дядя Гриша и дал ему прозвище Домкрат. Почему? Не знаю. Наш дядя Гриша хоть и был первоклассным механиком, но немного с придурью…
Йован почесал подбородок, задумался, а затем спросил:
— Так он чего же, четырехлетним ребенком имя свое не запомнил? Написал бы где-нибудь, если говорить не может.