На другой день в городе все было тихо, спокойно; на улицах все шло своим обычным чередом, как будто ничего и не случилось, а в отдаленных местах от Исаакиевской и Дворцовой площади большая часть жителей вовсе и не знали о случившемся 14 декабря. В центральных же частях города только и речей было, что об этом событии, хотя никто ничего основательно знать не мог. Я был ужасно поражен, когда узнал, что в числе главных вождей этого заговора были молодые люди, с которыми я был очень коротко знаком и уважал их за прекрасную нравственность, благородные чувства, ум и блестящее образование, как-то: обоих братьев, Александра и Никиту Муравьевых, Сергея Муравьева-Апостола, Долгорукого и многих других молодых людей.
«Какая жестокая участь ждет теперь их, — думал я, — особенно, ежели это правда, что они посягали на жизнь государя! Без этого несчастного заговора они могли бы заменить собою многих бесполезных людей, как самыми дельными, просвещенными сынами отечества».
Недели две с половиною или более после последнего события перед Сенатом, не помню числа, я был в одно утро предуведомлен Ф. Н. Глинкою, что в тот же день вечером приедут за мной из крепости. В первом часу ночи приехал к нам военный полковник, вероятно, плац-майор крепости, с бумагой, в которой повелевалось мне явиться в комиссию суда[739]. (Когда докладывали государю от комиссии о необходимости сделать мне допрос, государь разрешил пригласить меня к допросу, сделав собственною рукою следующую приписку: «Как можно осторожнее, чтобы не огорчить его».) Надев вицмундир, я немедленно отправился с плац-майором в его карете в крепость. Остановят у комендантского дома, плац-майор ввел меня в пустую комнату, предложил сесть и дожидаться, пока меня позовут, а сам ушел, затворив за собою дверь. Оставшись один, так как я не был замешан ни в каком возмутительном обществе, то был совершенно спокоен и не тревожился никакими мыслями; одно любопытство занимало меня: какие это вопросы мне будет делать комиссия? Прождал я более получаса, наконец повели меня в комнату присутствия членов суда, идучи в которую я видел только одного человека — то был флигель-адъютант граф В. Ф. Адлерберг[740]. Впустив меня в присутствие, дверь за мною затворили, и я увидел себя в большой, обитой черной материей комнате, в которой посредине стоял стол, покрытый темным сукном. За этим столом на первом месте сидел против двери, в которую я вошел, председатель комиссии суда, почтенный воин 1812, 1813 и 1814 годов, военный министр Татищев, полевее его — князь А. Н. Голицын, министр народного просвещения, за ним генерал Чернышев, налево возле него генерал Левашов, а по правую сторону председателя суда сидел его высочество Михаил Павлович, с лицом совершенно закрытым листом бумаги, которую он держал перед собою все время. Возле его высочества сидел И. И. Дибич[741], за ним следовал генерал-адъютант П. В. Голенищев-Кутузов, путешествовавший с великим князем Николаем Павловичем в чужих краях, а за Дибичем стояли пустые кресла, вероятно, генерал-адъютанта графа Бенкендорфа, которого тут не было, хотя он и состоял членом этой комиссии.
Из членов, составлявших комиссию, мне хорошо был известен князь А. Н. Голицын по дому графа П. А. Толстого, где я жил, когда он был еще обер-прокурором св. Синода, а потом, когда был сделан министром народного образования и, как известно, одним из самых плохих, зато отчаянным поборником и покровителем мистицизма. Я, будучи председателем утвержденного государем Александром Павловичем Общества распространения ланкастерских школ в России, имел частые сношения с Голицыным по устроенной нашим обществом в Петербурге большой ланкастерской школе, выпускавшей ежегодно хорошо обученных русской грамоте, четырем правилам арифметики и катехизису до пятидесяти мальчиков совершенно бедных родителей из крестьян и других низших сословий. С Дибичем я был хорошо знаком, когда он был еще прапорщиком Семеновского полка в роте моего старшего брата; Кутузов знал меня по дому дяди, графа Петра Александровича. Вошед в залу, я подошел к столу и остановился против почтенного председателя, весьма известного по своим заслугам отечеству, которого я видел в первый раз, тогда как других всех я хорошо знал и в лицо и их качества по общему мнению публики об их достоинствах и свойствах. После нескольких секунд глубокого молчания генерал Чернышев, принявши, как видно, приятную для него обязанность допрашивать, обратился ко мне и грозно начал говорить:
739
Имеется в виду Следственный комитет по делу декабристов, образованный 17 декабря 1825 г. (с начала и до января 1826 г. — Тайный комитет для изыскания соучастников возникшего злоумышленного общества, с мая 1826 г. — Следственная комиссия).
740
Адлерберг Владимир Федорович (1791–1884) — флигель-адъютант, член Следственного комитета по делу декабристов, впоследствии — генерал-адъютант, управляющий почтовым ведомством, министр имп. двора и уделов. Титул графа получил в 1847 г.
741
Татищев Александр Иванович (1763–1833) — генерал от инфантерии, военный министр (1824–1827), председатель Следственного комитета по делу декабристов. За усердие на этом посту получил в 1826 г. титул графа; Чернышев Александр Иванович (1785/86–1857) — генерал-адъютант, впоследствии — граф (1826), светлейший князь (1849), генерал от кавалерии, военный министр, председатель Государственного совета; Левашов Василий Васильевич (1783–1848) — генерал-адъютант, генерал от кавалерии, впоследствии — граф (1833), председатель Государственного совета и Комитета министров; Михаил Павлович (1798–1849) — великий князь, брат Александра I и Николая I, генерал-инспектор по инженерной части; Дибич-Забалканский Иван Иванович (Иоганн Карл Фридрих Антон, 1785–1831) — барон, генерал-адъютант, начальник Главного штаба (с 1823), впоследствии — граф (1827), генерал-фельдмаршал, главнокомандующий в русско-турецкую войну (в 1829) и при подавлении Польского восстания 1830–1831 гг.