Анжелика Горбунова
Записки из конюшни
Все началось с того, что «моя» собралась на отдых. Все утро она, виновато посматривая в сторону, медленно втолковывала мне, что ей необходимо сменить обстановку — это ей прописали врачи. Да зря она так убеждала меня. Не понимаю разве, как ей трудно?.. Работа в фирме с утра до ночи, шеф, как она его называет, за малейшие провинности ей «мылит холку». А вот я просто наслаждаюсь, когда мне мылят холку. Но я понимаю, что работа ее — не сахар, да и деньги нужны, чтобы меня нормально содержать. Так что я совсем не против ее отдыха. И я бы преспокойно и смиренно ждал ее из предстоящего путешествия, но, оказалось, у этой ситуации есть свои сложности. За мной некому будет ухаживать в силу возникших, как она сказала, обстоятельств. И поэтому она вынуждена отправить меня «на гастроли». Произнесено это было со слезами, и я, наконец-то осознав всю серьезность положения, мужественно терпел, пока она висела на моей шее, окутывая меня запахом того, что называется духами. У меня щипало в глазах, свербело в носу, дыбом встали все мои шерстинки, но я терпел. Хотя в другой раз закатил бы такой флейшман, показывая зубы, что моя верхняя губа легла бы мне на спину.
А теперь, я думаю, настала пора объяснить, что я — жеребец тракененской породы, пяти лет от роду, зовут Хариф. А мою хозяйку — Ириной. Меня ей подарили, когда я был еще отъемышем (так называют жеребят, которых только-только отняли от матери)… Я был дико напуган, озирался и дрожал, когда «выпал» из перевозки. Я очутился среди людской толпы в настолько ярких попонах, что у меня зарябило в глазах. Позднее я узнал, что эти попоны называются у них платьями и костюмами. От страха я готов был выпрыгнуть из собственной кожи, особенно когда весь этот людской табун направился ко мне. В нос ворвалось такое количество запахов, что у меня ноздри раздулись на ширину плеч. Я тут же выдал флейшман, отчего людской табунчик заржал, полагая, что это я так им по-лошадиному улыбаюсь. Человеческие кобылки умильно залепетали, осторожно протянули ко мне руки и погладили. Это мне понравилось. Я вернул резко ушедшие назад уши и уже с интересом принялся разглядывать человеков. Вдруг к толпе подбежала справная, темно-гнедая человеческая кобылка, цокая по площадке копытцами странной формы, и, замерев, уставилась на меня. А высокий человек, стоящий рядом в толпе, начал ей что-то говорить. В то время я еще не все понимал из человеческой речи, поэтому переводил глаза с высокого человека на «кобылку» и прял ушами. Только спустя три дня я узнал, что у людей «кобылки» называются женщинами, девушками и девочками; странные копыта — туфлями на каблуках, а меня подарили на день рожденья этой самой темно-гнедой девушке по имени Ирина. Так началась моя новая жизнь. Новая по сравнению с той, которую я провел, сидя у мамы в животе, а потом полгода в деннике и в леваде.
Меня поселили в светлом, чистом и уютном деннике, с полом, посыпанным свежими опилками. Их запах напомнил мне то время, когда я жил с мамой. С потолка свешивались разноцветные, очень яркие шарики, под ногами валялось что-то круглое. Как я тут же узнал от своей Иринки — это все игрушки для меня, чтобы мне не было скучно, пока она будет на работе. Ухаживать за мной станет уже пожилой, седой человек, как его назвали, дядя Миша. Его привел тот, высокий, который и подарил меня Ирине. Он оказался ее старшим братом. Из рассказа о дяде Мише я узнал, что он всю жизнь работал с лошадьми, что жил один, потому как кобылы… ой, жены, у него не было. Вот этого я не понял, почему не было-то? Мерин он, что ли? Так, с виду, дядя Миша мне понравился: спокойный, неторопливый, уверенный.
Каждое утро начиналось с поения, кормления, а потом меня выводили в леваду — специальный загон для прогулок. Перед уходом на работу Иринка обязательно забегала ко мне — пожелать доброго утра и тут же сказать «до свидания». Она врывалась в денник с распущенной гривой, с одуряющим запахом духов и, чмокнув меня в нос и обе щеки, убегала, цокая каблучками. На ворчание дяди Миши, что лошадям неприятно вдыхать запах духов, Ирина недоумевала: ей же нравится запах лошади! Ну-ну! Это чистой лошади, а вот если я вспотею, сделаю лужицу в опилках, да еще и вываляюсь во всей этой красоте, вот тогда посмотрим, как тебе это понравится! Но, несмотря на некоторые непонятные для меня вещи и действия, Иринка с каждым днем нравилась мне все больше и больше. Она не относилась ко мне по-хозяйски, более того, она называла меня своим другом. После работы и принятия корма Ирина первым делом неслась ко мне. Выспрашивала дядю Мишу, что я ел, как ел, что делал, а потом рассказывала мне о своих делах. Многие слова мне были непонятны, но Ирина будто обладала даром общения с нами, лошадьми, и тут же все поясняла.