Но как показала наша дальнейшая фронтовая жизнь, все это нам пригодилось в боях, и мы были не раз благодарны своим командирам за то, что они нас настойчиво учили именно тому, что нужно было на войне.
Мы часто проводили занятия по материальной части орудия. Сборка и разборка затвора пушки, замена бойка, пружины и других частей. Ведь в бою может случиться всякое, и от того, насколько быстро будет устранена неисправность, зависит жизнь экипажа. И мы тренировались. Тренировались этому делу с большим желанием, собирали клин затвора с завязанными глазами, одной рукой.
Много внимания уделялось изучению правил стрельбы. Уметь быстро решать огневые задачи, безошибочно определять расстояние до цели, выбирать правильное упреждение при стрельбе по движущимся целям, а также точно знать уязвимые места тех целей, по которым ведется огонь, – все это было очень важно, и без этого нельзя выйти победителем в бою. Этому мы учились в свободное от работ по усовершенствованию наших огневых позиций время. А работы хватало. Копать приходилось много. То ровики для снарядов, то расширяли свои землянки, то улучшали танковые окопы. За сутки накидаешься досыта.
Аппетит был невероятно хорош. Особенно мне запомнился наш кулеш, который готовил сам командир. Не знаю, что за рецепт он знал, но только когда он готовил кулеш, то он всегда был настолько вкусный и ароматный, что казалось, и наша чаша была мала. Варили мы обыкновенно по очереди. Закладывали, казалось бы, одно и то же количество концентрата и воду брали в одном месте, а вот кулеш командирский был вкуснее. Секретом он не делился, но шутя говорил, что знает слово. Конечно, наша кухня нас добросовестно снабжала горячей пищей, но физическая работа требовала дополнительного приварка, и мы его организовывали сами. Ребята мы были молодые, самый, как говорили пожилые солдаты, рост, и наша «домашняя» кухня была очень кстати. Помню, была моя очередь готовить перловую кашу. Все были заняты делом. Николай Иванович занимался обслуживанием самоходки, что-то чистил внутри машины, а Иван Староверов стоял на посту. Командир ушел к командирской машине.
И в это время немцы начали обычный артналет. В окопчике я варил в котелке кашу, а он у нас был сделан из верхней крышки воздухоочистителя от английского танка «Черчилль». Разумеется, крышки у этого котелка не было. Я развел небольшой огонь и кашеварил. Один снаряд упал совсем рядом, но вреда особого не причинил. Пока я варил кашу, ничего такого не заметил, что могло бы повлиять на вкусовые качества моей каши. Налет кончился, и я спокойно доварил кашу и унес в землянку. Там горела наша знаменитая фронтовая люстра, сделанная из гильзы снаряда. Нам казалось, что светлее этого света и уютнее нет ничего на свете. Собрались на кашу, ели обычно из общего котла, а к каше были у нас американские консервы свиной тушенки или бекон – когда какие старшина подбросит.
В самый разгар трапезы механик вдруг что-то выбросил на плащ-палатку, которой мы покрывали снарядный ящик, служивший нам столом. Оказалось, что это осколок. И как он попал? Следом за ним и я выкинул осколок несколько меньше первого. Видимо, они угодили в кашу в тот момент, когда рядом разорвался снаряд, и на излете уже упали в котелок. Ребята шутили, но мне было неудобно и совестно за то, что я не усмотрел и поставил на наш стол кашу с фашистскими осколками.
Каждый день мы с великим нетерпением ждали нашего почтальона – веселого украинца Василя. Фамилии его я не знал, а вот запомнился он мне еще с тех пор, как мы в одном эшелоне вместе ехали на фронт, еще на 1-й Украинский. Тогда, в эшелоне, он организовывал связь от головы состава до хвостового вагона. Как правило, он был в середине состава, чаще всего в нашей теплушке. И вот когда после смены паровоза он проверял работу телефонов, то вызывал громким голосом с украинским мягким акцентом: «Голова, голова, как слышишь? Я центральный». Или «Хвист, хвист! Я центральный, проверка связи, отбой!».
С тех пор ребята наши, в основном родом из Владимирской области, прозвали его Хвист. Он это знал и не обижался. Вообще он был парень простой, а самое главное, веселый, и с его приходом из «тылов» у нас на «передке» становилось веселее, от него мы узнавали новости. Кто вернулся из госпиталя, кто попал в госпиталь. Кого в других батареях уже не стало, когда будет показан кинофильм. Одним словом, его приход был нам всегда нужен, это разрядка, а она в боевой обстановке необходима.
Василь приносил нам почту к командирской землянке, где мы собирались по звонку. Письма – что может быть приятнее в боевой обстановке? Получить весточку из дома было огромным счастьем. Читали мы их, как правило, всем экипажем. Секретов ни у кого не было. Мы знали все, что делалось у каждого дома. Не зря говорится, что экипаж – это одна семья.
В нашем экипаже была гармошка. Кроме меня, никто на ней не играл. Вечерами в свободное от караульной службы и других занятий время я брал ее в руки и тихонько играл. В это время на звуки гармошки к нам собирались и другие ребята нашего дивизиона, чтобы посидеть, послушать, а иногда и подтянуть любимую песню. Любимых песен у нас было много, и мы их пели с душой, так, как только способен спеть фронтовик, истосковавшийся по родному дому, по своим родным.
В то время была очень популярна песня «В землянке». Действительно, она очень правдиво отображала нашу фронтовую жизнь. Огонек нашей коптилки отражал на стенах землянки причудливые силуэты моих товарищей, а волшебная музыка этой песни плавно плыла, и каждый чувствовал себя ближе к своим родным и к своему далекому дому. Собирались почти каждый вечер. Случалось так: моя очередь стоять на посту, и тогда кто-нибудь из членов экипажа подменял меня, чтобы я поиграл немного и отвел душу ребятам.
Отчетливо помню, как под самый Новый год в нашу землянку пришел старшина Смола и позвал меня с собой. «Идем, – сказал он, – пришли подарки от рабочих Сормовского завода, получишь на экипаж!» Я вначале не понял, что это за подарки, но потом, когда я подошел к машине, на которой у него было все разложено поэкипажно и приложены бумажки, кому какая посылка, я понял и подставил вещмешок, чтобы он высыпал мне наши посылки. Одна была объемистая, и на ней было написано: «От бригады штукатуров». Вот эта посылка оказалась в моем вещмешке. Другие три были поменьше. Единогласно было принято решение большую посылку отдать механику. Николай и не сопротивлялся.
Вечером последние два часа 1944 года я стоял на посту. Напряженно вслушивался в обычный звуковой фон переднего края, вглядывался в темноту. Мне было слышно, о чем говорили в землянке, и не только в нашей, но и в соседней с нами, где жили артиллеристы.
Вдруг раздался дружный смех и до меня долетела фраза: «Вот это да! Сразу столько невест, везет же некоторым!» Я вначале ничего не понял, но когда заговорил Николай Иванович, то стало ясно, что повезло ему. В той посылке были теплые носки ручной вязки, перчатки и папиросы. Запах ароматного табачного дыма доходил и до меня, несмотря на то что я был в нескольких шагах от входа в землянку. Приятные чувства переживали мы все, когда получили эти скромные новогодние подарки от наших замечательных людей. Мы знали, что в тылу тоже нелегкая жизнь. Невольно наворачиваются слезы, когда прикасаешься к теплым шерстяным носкам. Чем-то родным, домашним пахнет от них. Как будто сама мама прислала на фронт посылку.
После войны уже я узнал от своей матери, что она тоже готовила не раз такие посылки на фронт, и ее подарок, также материнской лаской, согревал сердце солдата, может быть, и моего фронтового товарища.
На вложенные записочки и адреса в посылках мы ответили теплыми благодарственными письмами. Николаю Ивановичу пришлось потрудиться, ведь его бригада штукатуров оказалась девичьей и в ней ни много ни мало было 20 человек. Писать помогали всем экипажем. Позже уже, когда мы были за Вислой, письма из Горького продолжали догонять нас, и это были приятные минуты, когда мы читали их и узнавали о делах в тылу.
Фронтом на восток
После непрерывных боев, сломив отчаянное сопротивление гитлеровцев, части нашей дивизии, совместно с другими частями армии, подошли к Торуню. Бои носили напряженный характер. Немцы постоянно бросались в контратаки, пытаясь сбить темп нашего наступления. Видимо, они хотели выиграть время и получить помощь из глубины своей обороны, а затем оторваться от наседавших наших частей и на рубеже Вислы закрепиться и остановить наши войска. Но все их старания были напрасны. Натиск был настолько велик, что уже через 13 дней после начала нашего наступления 14 января 1945 года с Наревского плацдарма мы были у стен Торуня. А передовые части нашей армии ринулись к Висле, которая делала поворот на север, к Балтийскому морю, и с ходу форсировали ее. Завязались бои на левом берегу Вислы, а Торунь оказался отрезанным и окруженным.