Как только научился изображать печатные буквы – письменные я презирал за невыразительность – тут же начал сочинять. Активный был ребенок, не потребитель, творческое начало. Первая сохранившаяся сказка относится к лошадиному периоду, так и называется: «Кон-хробрец». Без мягкого знака, орфография на уровне пятилетнего. Повествовалось там о коне, которого «постух» купил дорого – за «милён». Миллион – примета времени, цены тогда были миллионные и миллиардные. Позже миллион переименовали в две копейки.
Примерно через год, уже в эпоху планов, была задумана повесть о городе Камоуст. Идея была рождена жаждой справедливости: при впадении Оки в Волгу есть город, а при впадении Камы нет. Вот откуда появился проект. Повесть начиналась сакраментальными словами:
«Однажды Ленин и Троцкий с лопатами отправились на мусорну кучу посмотреть, нет ли чего интересного…»
Автор был жестоко раскритикован родней за политическую несознательность, и вдохновение было убито на первой строке.
Еще год спустя, уже семилетнему, мне в руки попал отрывной календарь. Я прочел его весь сразу за год вперед, и лицевую сторону и оборотную, шутя запечатлел в памяти даты рождения и смерти великих людей. К географическому костяку у меня в голове прибавился и хронологический. И немедленно календарь отразился и в сочинениях. В блокнотах появились биографии несуществующих великих – Дозе, Апролджэ (фамилия рождена на пишущей машинке), родившихся тогда-то и умерших тогда-то в несуществующих и существующих странах. Эти биографии тоже высмеивались старшими. Я смущался… но тайком, стыдясь, продолжал воспевать своих героев печатными буквами.
В школе я стал обыкновеннее, меня усреднили, подравняли. Учился я легко, был любимцем многих учителей, но вундеркиндом считался только первом классе. Конечно, был первым по географии, в старших классах – по литературе. Но и сочинения мои стали, пожалуй, обыкновеннее. Я читал детективы и писал детективы, читал фантастику и писал фантастику, учился в школе, писал о школе. Старался писать по всем правилам: собирал материалы, легально и нелегально: давал анкеты, воровал дневники. Подошло время первой любви, интерес литературный путался со сплетневым. После 8 класса начал роман «Лига парадоксов». Такая лига существовала не в нашей школе, в одной из соседних. Я долго добивался, для чего она существует, никак не мог понять, что она создана для того, чтобы играть в тайную лигу. А тайной ей полагалось быть обязательно, потому что все организации кроме пионерской и комсомольской считались антисоветскими. Целое лето писал я про эту Лигу, даже одна из моих теток удивилась и осудила: «Я думала – гений, а он все пишет и пишет. Так себе – оригинальчик».
К удивлению и даже к обиде моего учителя литературы, в литературу я не пошел. Решил, что важнее собирать материалы о жизни, а не учиться писать: содержание важнее, форма найдется. Могу только одобрить разумное решение девятиклассника. Поколебавшись, я выбрал профессию планировщика городов. Выбрал не потому, что мой отец в это время занимался планировкой; я свои планы сочинял гораздо раньше, когда он проектировал только таможни. Привлекала меня универсальность новорожденной специальности: тут и возлюбленная моя география, и геология, и климат, и экономика, и транспорт, конечно – дорогие мои трамвайные линии. Но градостроительством занимался Архитектурный институт, и я отважно направил стопы в Архитектурный, хотя в том году – в 1935 – это был модный институт с конкурсом 11 человек на место, для посторонних на самом деле еще хуже, поскольку, как и в наше время, больше половины принимали своих: с рабфака, с курсов по подготовке… тоже и спортсменов – за достижения. Но так как всю жизнь мне дико везло (не везло бы – не сидел бы сейчас живой в удобной теплой квартире), на основном экзамене по рисованию я получил четверку. Четверки ставили скупо – примерно одну на сто человек. И я был принят с четверками по всем другим предметам, не добрав баллов, потому что рисование архитекторы считали наиглавнейшим, решающим. Лишнее свидетельство несправедливости экзаменационной лотереи. Мою сестру, которая могла бы стать и стала в конце концов архитектором, не приняли, а меня зачислили. И учился я средне, в рисовании не очень выделялся. И вообще вскоре стало ясно, что зря я рвался в Архитектурный.